– Ты прости, я ничего не принесла. У меня – отняли! Там еда, кулечки всякие, вкусности. Обыскали… И отняли. Только тогда пустим, сказали. А то ты ему вдруг нож принесешь. Или пистолет.
– Пистолет – это бы классно было, – весело сказал я. – Пистолет, здорово было бы! Представляешь, ты в трусиках проносишь мне сюда пистолет! И мы с тобой…
– Что?
Глаза ее горели, как у ребенка, что слушает сказку.
– Мы бы с тобой убежали отсюда! Я бы на охрану пистолет наставил…
– Как в плохом фильме!
Она уже хохотала. Так хорошо смеялась.
Я все крепче ее к себе прижимал.
– Ну как там, на воле, Сань, скажи, а? Люди ходят, по улицам, да?
– Ходят! Еще как.
– Как там наши?
– Кузя заходит… Бес тоже заходит… Бутылку приносит. Сидит со мной, с бабушкой. Вспоминает… Пьет. Ну мы, конечно, не пьем. Вернее, пьем чай.
– Саня, а мама моя как?
– Мама?
Саня странно, туманно поглядела на меня. Я испугался ее глаз. Больше ничего не спрашивал.
Она вздохнула еще, раз, другой – и еще крепче меня за шею обняла. Ее лицо напротив моего. Тонко-куриные бедрышки, ножонки под тонким платьем.
Я уже целовал ее. Жар, влага, волна речная. Бедное, бешеное сердце.
– Ванечка, я давно…
– Что – давно?
Голос пропал.
– Хотела…
Ее дрожь. Узкая птичья грудка.
Моя дрожь. Моя восставшая дикая сила.
– Ты сиди, я сейчас… Не смотри…
Я закрыл глаза и видел, как она стаскивает легкое платьишко. Бросает в угол детский, на пуговках, лифчик. Голая девочка моя. Тяжело дышу.
Моя свобода. Моя жизнь. Вся, оставшаяся мне.
Сохрани мое счастье, помни всегда.
Сидел на стуле, она на мне.
– Саня…
– Не говори ничего.
Играли в огненной воде, две рыбы. Обнимались крепко, жадно. Перевивались телами.
Переплелись. Одно.
Сейчас разорвемся и станем опять поодиночке.
Сейчас войдут и засмеются над нами. Плюнут в нас. Выстрелят.
Жизнь невозможно поймать, накрыть сетью, остановить.
Только выпустить на свободу.
Лети. Ты свободна.
– Как хорошо…
– Да.
Молчали. Запомнить вкус, запах друг друга. Помнить все.
– Ваня. Вань, а ты разве не помнишь? Маму твою похоронили. Ты пьяный тогда был. Меня первый раз поцеловал.
Счастье сильнее горя. Зажмурил глаза. Головой к голой Санькиной груди прижался.
Я глядел, как она быстро, грациозно одевается.
– Ты как солдат… Как в армии…
– Да. Я такая.
– Бойкая. Ты… не жалеешь?
Смешно сморщила нос.
– А нас тут никто ни в какой глазок не подсматривал? В темнице этой?
– Ну если даже. На здоровье.
– Видишь, как все вышло.
– Да. Прекрасно вышло все.
Я вспомнил, что она мне сказала. Про мать.
– Саня, а ты правду про маму сказала?
Слышал, как бьются сердца.
С лязгом открылась дверь. Голос ударил нам в спины:
– Ну че, голубки! Свидание окончено! Наворковались?
– Доктору скажи спасибо, – шепнула Саня мертвыми губами. – Это он меня пустил.
Пошла к двери. Крикнула:
– Я буду ждать тебя!
СЧАСТЬЕ
Я сама не ожидала, что так получится. Вот получилось. Бабушка говорит: все к лучшему. Я однажды утром почувствовала. Не поняла сначала. Все вокруг меня поплыло, весь мир поплыл. Вдаль. Как на лодке. Или это я сама на лодке поплыла. В невесомости. Вкус стал другой. Еду ем – все другое. У масла вкус другой, у яйца – другой. Натурально, другой. Лучше или хуже? Не знаю. Другой – и все. Стала к себе прислушиваться. Недели две прислушивалась. Потом бабушке сказала: что со мной, не пойму. Все плывет, и на вкус все другое. Бабушка внимательно так на меня посмотрела. Пронзительными такими глазами. Говорит тихо: Санечка, ты счастливая. А что это я счастливая-то, с чего это, бабушке говорю. Вроде никакого счастья на нас ниоткуда не валится! Наоборот, горе, вот одни живем, мама разбилась. Вот врачи говорят, порок сердца у меня, того нельзя, этого нельзя. Говорят, и рожать будет нельзя. А бабушка плачет, и я вижу, совсем не от горя плачет, а от радости, меня обнимает, к животу своему прижимает и причитает: счастье-то, счастье какое, Санечка, какое же счастье! И я ее оттолкнула так легонько и спрашиваю: да какое же счастье-то, бабуля! Одни несчастья кругом!
Ну, я в скором времени все сама поняла. И врачи подтвердили.
У меня ребенок будет. От Вани. Вот.
ЗА ЧТО?
Он никогда не пришел к Алене, живой, во сне, чтобы рассказать, как он умер.
