Глубокий мрак, внезапно окруживший Маттисена, поразил его.
— Что это значит? Ян, где ты? — спросил он, объятый ужасом: ему показалось, что здесь кроется покушение на его жизнь.
— Сюда, мой брат, приблизься ко мне! — ответил ему второй апостол.
В то время, как булочник осторожно и нерешительно сделал несколько шагов вперед, боясь обнаружить свой страх, Дивара, как тень, проскользнула к дверям.
— Петер Блуст! — громко приказал Ян. — Божий ангел отходит от меня. Закрой глаза, чтобы его величие тебя не ослепило!
Петер послушно пал ниц у порога и, переступив через тело слуги, Дивара исчезла.
Близорукие глаза Маттисена едва заметили женскую тень, но все же он начал смелее:
— Что за комедию с духами ты со мной играешь, брат мой? Ты говоришь о лучезарных ангелах, а здесь царствует мрак могилы.
— Ты не веруешь, Маттисен; в противном случае твои очи были бы открыты для чудес! Петер Блуст, зажги опять лампу для этого слепца!
Когда лампа была зажжена, гарлемский булочник с любопытством оглядел комнату и приблизился к сидевшему неподвижно Яну.
— Я не допытываюсь, Ян, — начал он, — был ли у тебя страж небесного трона или жаждущая обращения язычница. Я прихожу как друг, не как шпион. Уж слишком долго, Бокельсон, ты живешь вдали от света и тяжких трудов, возложенных на нас Отцом. Почему ты их не делишь больше со мной? Смотри, чтобы филистимляне не напали на Самсона.
— Ты — избранник, ты — орудие. Я — дуновение ветра в тростнике. Тебе дано в удел могущество, мне — смирение.
Маттисен дружески опустился на землю рядом с Яном, который при этом немного отодвинулся в сторону и ощупал скрытое под его одеждой оружие, которое он всегда носил при себе. Маттисен, понизив голос, продолжал самым простосердечным тоном:
— Я не знаю, что и как нас разъединяет. Но в раздорах погибают даже сильнейшие. Теперь, когда мы одни, снимем маски и поговорим без громких фраз.
— Говори. Я готов слушать твои мудрые речи.
— Настало загадочное время. Неведомый дух творит чудо за чудом. Два чужестранца, вооруженные лишь скрижалями святого учения, стали во главе многолюдного города, и их простое слово служит законом. Но змей искуситель часто повергает в тревогу легковерную чернь. Эти дураки видят опасность перед своими стенами, видят, что обещания Писания не исполняются, и желают возврата к прежнему позорному состоянию. Еще немного, и влияние пророков погибнет, как погибла уже власть епископа и других. Ты грешишь против собственного благополучия и против нашего Небесного Отца, оставаясь в бездействии и с гневом удаляясь от твоего собрата. Когда мы соединимся воедино, ты пустишь в дело твою изобретательность и ум, а я — смелость и силу воли: тогда мы можем подняться и стоять высоко до тех пор, пока с города будет снята осада или пока нам не представится другого удобного выхода. Когда общественное добро перейдет из рук дьяконов в наши руки, нам, без сомнения, удастся избегнуть всякой опасности и вместе с приобретенными богатствами сбежать в дальнюю страну.
— Ты просветлен свыше, брат, и я отвечаю «да» на твое «да» и «нет» на твое «нет» Но что я могу сделать для твоего благополучия? Ты сам так плохо обо мне отзывался в своих проповедях, что теперь все по праву сомневаются во мне. Твое порицание огорчает меня до глубины души, ибо ты старше и опытнее меня и насквозь видишь все мои слабости и недостатки. Я очень робок мой брат, поэтому избрал себе в удел молитву и смиренно предоставил тебе всю власть.
Слова эти, сказанные слезливым, плачущим тоном нимало не укрепили доверия гарлемского булочника к Яну. Ему в них ясно почуялась опасность, которую он до сих пор едва лишь предугадывал. Его опасения превратились в мучительную уверенность, и он с удвоенным рвением старался вновь привлечь на свою сторону ускользавшего союзника.
— Если я тебя порицал, — проговорил он со смущением, — то припиши это вспыльчивости моего нрава, а не моей злобе. Речь моя сурова; я держусь того мнения, что людей должно силой понуждать к добру. Ведь сам Бог, Бог Израиля — гневный, карающий Бог! Твоя наклонность к примирению, к укрощению возмущенных сердец, прощению и миру были мне ненавистны: они медленно ведут к цели. Теперь я убедился, что сила и кротость, спаянные воедино, вернее всего ведут к цели, и с новой верой возвращаюсь к тебе. Мы поделимся властью. В Новом Израиле сам Царь Небесный будет его владыкой, два наместника будут за Него управлять: — духовный будет Ян Бокельсон, светский — Ян Маттисен. В качестве неограниченных властителей силы и совести народной мы будем торжествовать до тех пор, пока нам самим не заблагорассудится удалиться. Друзья поддержат нас.
