Однако этого не произошло — нападения противника не последовало ни днём, ни вечером. А глубокой ночью на рыбацкой лодке к Глебу приплыли его лазутчики, оставленные близ устья Куры, и сообщили, что рано утром флот халифата подвергся нападению больших сил хвалынских пиратов. Пираты собрались севернее устья Куры в надежде поохотиться за сумевшими прорваться в море ладьями и поживиться арранской добычей, но успешный для русичей и викингов результат ночного боя сделал мечты пиратов несбыточными — никто из них не горел желанием помериться силами с теми, кто вышел победителем в сражении с наводившими на пиратов ужас харраками. Нападение пиратов не застало флот халифата врасплох, и оно было отбито, хотя многие корабли, в том числе две харраки, оказались серьёзно повреждены. По-видимому, эта стычка с пиратами заставила вражеского флотоводца отказаться от преследования русских и варяжских ладей.
Не встретившись ни разу с пиратскими судами и без помех проплыв мимо Дербента, откуда против них не было предпринято никаких враждебных действий, русские и варяжские ладьи прибыли к месту, откуда не столь давно отправлялись в далёкий, неведомый Арран. Вести о последних событиях в Бердаа и оставлении войсками Свенельда Шегристана, об их прорыве из Куры в море и плавание по нему достигли этих мест. На берегу причалившие ладьи встречали князь Цагол и главный воевода лазгов с многочисленной свитой и выстроенными невдалеке дружинами.
— Я и воевода Латип рады снова видеть тебя, непобедимый главный воевода русов, — приветствовал Свенельда князь. — Наши воины были союзниками в Арране и сражались против общего врага, и, хотя сейчас поход завершён, друзьями мы остались и поныне...
Свенельд слушал по-восточному напыщенную и витиеватую речь князя, а сам нет-нет да поглядывал на богато разодетых вельмож из свит Цагола и Латипа, на длинные, плотные ряды их конных воинов. Выходит, дела у обоих после возвращения из Бердаа сложились весьма благополучно, они обладают на своих землях прежней властью, и в первую очередь от них зависит, кого встретили на этих берегах приплывшие русичи и викинги — верных друзей или готовых нанести вероломный удар врагов.
Князь закончил речь, обращённую к Свенельду с его воеводами и своей и Латиповой свитам, наклонился ближе к Свенельду, произнёс вполголоса:
— Но самыми большими друзьями твоего войска и тебя лично, главный воевода, являемся я и воевода Латип. Мы не забыли, что в тяжелейшую для нас минуту, когда от нас отвернулись те, кто был с нами одной крови и веры, кого мы считали своими друзьями, руку помощи нам протянул ты, чужой для нас русич Свенельд. Мы обещали расплатиться с тобой за оказанное нам добро и намерены сегодня это сделать. Ты получишь всё то золото, что был вынужден уплатить арранским разбойникам за наш выкуп из их плена, и те сто тысяч золотых диргемов, которые дал нам в долг перед возвращением меня и Латипа домой.
Как ни заманчиво было получить эти огромные деньги, обстоятельства вынуждали Свенельда поступить по-другому. Его войску предстоял длительный и тяжёлый путь на Русь, полный всевозможных опасностей. Чего стоил один переход к берегам Сурожского моря вдоль рек Кумы и Кубани, где на русичей и викингов могли напасть касоги, ясы, гузы[102] и другие многочисленные полуразбойничьи племена, давно враждующие с Тмутараканью. А сколько любителей чужого добра могли привлечь слухи о несметных сокровищах, захваченных войском Свенельда в Арране и находящихся с ним? Поэтому несколько сотен конных воинов сейчас для Свенельда были намного дороже тех многих тысяч диргемов, о которых говорил Цагол.
— О чём ведёшь речь, князь? — разыграл негодование Свенельд. — Я выкупил вас у разбойников потому, что вы — мои боевые товарищи, и я уверен, что, окажись в руках разбойниках я, вы поступили бы точно так, как я. Поэтому о заплаченном мной за ваше освобождение золоте забудьте навсегда... А что касается ста тысяч диргемов, полученных вами от меня перед возвращением домой, то... Сколько с тобой прибыло воинов, князь? — неожиданно переменил он тему разговора. — Из их числа исключи свою личную охрану и сотню сопровождения.
