— Обещаем! — одновременно воскликнули Цагол с Латипом, даже не дослушав Свенельда.
— Вам известно, в каком положении моё войско. Хотя Али превосходит меня в силах больше, чем вдвое, я могу не только отбить его нападения, но и нанести поражение в открытом бою. Но вскоре под стенами Бердаа появится победитель схватки между его братом Мохаммедом и Хусейном из Мосула и Джезирэ. Тогда моё положение станет безнадёжным, и мне, скорей всего, придётся пробиваться к Куре, а затем через Хвалынское море и ваши земли на Русь. Не ведаю, сколько моих воинов уцелеет после будущих боёв в Арране и схваток на море с пиратами, скольким из них суждено ступить на ваши гостеприимные берега. Поклянитесь, что встретите меня с дружинниками как бывших боевых товарищей и поможете продолжить наш путь домой. Отплатив добром за добро, вы перестанете быть моими должниками.
— Клянёмся, что... — начали было Цагол с Латипом, но Свенельд прервал их:
— Клятву дадите позже по всем правилам, причём не мне, а своим Христу и Аллаху в присутствии священника и муллы. Обещанные деньги получите от моего человека, отправившегося вместе с вами в караване, в конце пути, когда все трудности будут преодолёны. А теперь отдыхайте, ибо караван отплывает перед закатом, а вам ещё надобно поспеть к реке...
Расставшись с Цаголом и Латипом, Свенельд поспешил на другую встречу, на сей раз с атаманом Глебом. Он застал его в крохотной каморке, где лёжа на лавке он читал толстый манускрипт, на полу с лавкой стояли два кувшина с вином и поднос с фруктами.
— Не побеспокоил, атаман? — спросил Свенельд, усаживаясь на лавку в ногах у Глеба и протягивая руку к одному из кувшинов.
— Приходу друга всегда рад, — ответил Глеб, захлопывая книгу.
— Всё учишься уму-разуму у своего Бога? — насмешливо спросил Свенельд, кивая на переплёт манускрипта, на котором был вытеснен золотом восьмиугольный православный крест.
— Постигаю вместе с ним сущность человеческого бытия, — спокойно ответил Глеб, беря второй кувшин и прикладываясь к его горлышку.
— Сущность человеческого бытия? И в чём же она?
— В любви, воевода, и только в ней.
— В любви? — изумился Свенельд. — О какой любви ты говоришь, если вокруг только кровь, слёзы, жестокость, а слово «любовь» служит для того, чтобы прикрывать им дурные поступки.
— Любовь не прикрывает какие-либо поступки, она лежит в основе человеческого существования и является первопричиной всех наших действий и свершений, — сказал Глеб. — Например, что сделаем мы, если сейчас вломится некто и пожелает отобрать у нас вино? Мы возьмёмся за мечи, и если не прикончим его, то заставим жестоко поплатиться за своё посягательство. Почему мы так поступим? Вовсе не потому, что хотим ему зла, мечтаем увидеть его слёзы или причинить увечья, тем паче лишить жизни. Просто мы любим себя, любим блаженное состояние, которое нам дарует вино, и, защищая то, что любим, накажем того, кто посягнёт на наше вино. Почему мы убиваем врага на поле брани? Ведь мы зачастую видим его впервые в жизни, не испытываем к нему ненависти, а убиваем потому, что любим свою жизнь, любим добычу, которая достанется победителю в сражении, и из-за этой любви к себе и добыче уничтожаем себе подобного. У каждого из нас существует много предметов любви. Одни уже находятся в наших руках, и мы, не желая расставаться, защищаем их. Другие принадлежат чужим людям, и тогда, желая завладеть ими, мы свершаем неправедные дела. В мире существует только любовь, и уже она порождает всё остальное: добро и зло, благородство и коварство, честность и предательство, скромность и стяжательство.
— Атаман, вы со своим Богом постигаете слишком сложные вещи, чтобы я мог понять их после одного кувшина вина, — сказал Свенельд, грохая о пол пустым кувшином и вытирая мокрые губы ладонью. — Я готов присоединиться к вашей беседе, но не сегодня. Сейчас я пришёл совсем по другому делу, и тебе придётся им заняться.
— Хочешь сообщить, чем закончилась твоя встреча с Цаголом и Латипом? Думаю, тем, что они обратились за помощью в возвращении домой и выклянчили у тебя денег для борьбы со своими врагами. Я не ошибся?
