Она проверила Синида Полипемониди: «Аватаризация не зарегистрирована».
— Информ-пакеты, — вслух произнесла Эфра. Чужие слова сами ложились на язык, словно пытаясь сообщить Эфре что-то сверх обычного смысла. — Бомбардировка мозга управляющими информ-пакетами. Они создадут вторичные структуры…
Больным делали томограмму мозга, вспомнила она. Больным, которые не нуждались в томограмме. Больным, которые не в состоянии оплатить процедуру. За счет лечебного учреждения. Все томограммы, несоответствующие диагнозу, сделаны в одном центре.
В клиническом центре доктора Прокруста.
— Ты подсаживал им рога? — спросила Эфра. И прислушалась, как если бы доктор, почтенный вдовец и частный исследователь, мог ей ответить. — Подсаживал, да? МРТ головного мозга, подмена рогатых томограмм на безрогие… А потом к ним приходил бык из машины.
— Детектив! Вы меня узнаёте?
Икар Эвпаламид не реагировал. Он вёл себя так, словно в машине, кроме него и водителя, никого не было. Извлек из кармана медную монетку, протянул таксисту:
— Вот плата.
Из-за спинки водительского сиденья протянулась раскрытая ладонь. Икар отдал монету, хотел сказать что-то еще… И, похоже, сказал — в боковом зеркальце было видно, как шевелятся бледные губы детектива, но с этих губ не слетело ни звука, словно кто-то вывел в ноль регулятор громкости устройства. Машина тронулась с места, возвращаясь на прежний маршрут. Беззвучно бормоча, Икар уткнулся в свой драгоценный вайфер. Там творилось нечто важное, настолько важное, что жизнь и смерть в сравнении с вайфером казались Икару несущественными пустяками.
Тезей привстал, глянул через плечо детектива. На дисплее крутился ролик, судя по метке в правом нижнем углу, извлеченный из архивов некогда популярного, ныне же забытого публикой сетевого ресурса. Любительское видео, качество дрянь дрянью…
Что, спросил себя Тезей. Что заставляет меня смотреть?
Мальчишка лет семи, одетый в старомодную школьную форму, дрался с кудлатой дворнягой. Мальчишка дворнягу убивал. Навалился сверху, яростно долбил камнем по черепу. Всё, убил — пёс перестал дёргаться; застыл, вытянулся, а мальчишка не унимался, колотил, колотил, колотил по размозженному собачьему черепу. Боялся: если остановится, собака оживёт — и драться придется заново… Ролик крутился на повторе, заканчивался и начинался опять. Смазанное движение в углу экрана. Собака бросается на школьника. С неожиданным проворством тот перехватывает зверя за горло, под нижнюю челюсть. Оба падают, катятся по земле, детская рука нашаривает камень…
Девушка на перекрестке у Козьего въезда.
Букмекер в «Элевсине».
Мальчик, убивающий пса.
Нельзя сказать, что все они двигались на сто процентов идентично. Но в действиях этой троицы, помимо сходства моторики, пластики, ритма движений, было еще кое-что общее. Ни жалости, ни страха, ни даже омерзения. Первобытная звериная жестокость? Но зверь тоже испытывает боль. У зверя есть инстинкт самосохранения. Бездушная отрешённость? Её, наверное, следовало бы назвать механической, когда бы не одно исключение. Механизм не испытывает интереса исследователя. Зверь, когда нападает на добычу или защищает свою жизнь — тоже. А всем троим без сомнения было интересно, очень интересно. Что, если так? А вот так? Разбитый нос — интерес. Свёрнутая шея — интерес. Чужая боль — интерес. Собственная боль — интерес. Камень мозжит собачий череп — интерес. Насколько череп крепок? Что внутри? Пес мёртв, угрозы больше нет, но это не имеет значения…
Люди, даже психи, так себя не ведут.
Звери, даже бешеные, так себя не ведут.
Кто же тогда?
Ответ напрашивался сам собой. Дед считает, что всё началось три года назад. Но если принять во внимание эту старую-престарую запись… Детство, вспомнил Тезей. Мое детство. Дед, одержимый Слепой. Калейдоскоп эмоций на дедовом лице. Одно чувство с ужасающей скоростью сменяется другим — так поисковик мощного компьютера перебирает файлы в поисках нужного. Между потоком эмоциональных состояний и последовательностью физических действий не могло, не должно было быть параллелей, и все же они были, выпирали наружу.
