— Вон отсюда!
— Антиопа, послушай…
— Вон! Чтобы я тебя здесь больше не видела!
— У меня, в конце концов, абонемент. До конца месяца…
— Подотрись своим абонементом!
Ругаются, со злорадством подумала Ипполита. Все, конец пижону. Был да сплыл, больше не увидим. Скандал пижона с мамочкой — так амазонки за глаза звали Тезея с Антиопой — скрашивал Ипполите печальную судьбу уборщицы. Нанять профессионального клинера — лишние расходы, а зал и так едва сводил концы с концами. Сегодня уборка зала была за Ипполитой, а если Ипполита и ненавидела что-то лютой ненавистью, так это наведение чистоты.
Да, еще пижон. Пижона она ненавидела больше.
Присев на корточки у беговой дорожки, Ипполита выгребла из-под нее пыль: серую, недельной давности. Влажная губка заскользила по полотну, убирая следы от капель пота и напитков. Распылитель с дезинфицирующим раствором ждал своей очереди. По мнению Ипполиты — и вопреки инструкции — дорожка не заслуживала такого тщательного обслуживания, но здесь располагался первый ряд партера, откуда супер-шоу «Ссора влюбленных» было как на ладони, а значит, здесь имело смысл задержаться.
— Антиопа, я все объясню…
— Стерве своей объясняй! Прокурорше!
— Ну что за ерунда…
— Отваливай!
Рабочий день закончился. Вообще-то Ипполите следовало бы начать с санузлов и душевой — к обработке инвентаря приступали в последнюю очередь — но в душевой мылись девочки. Ждать без дела? Мамочка выгонит, как пить дать, а разъяренная мамочка еще и наподдаст, не побрезгует. Ипполита не возражала бы насчет того, чтобы мамочка ей наподдала, но только наедине, в уютной, располагающей к интиму обстановке. Своим появлением в зале пижон сорвал далекоидущие Ипполитины планы, и пропустить изгнание пижона из тренажерного рая — о, на это Ипполита не согласилась бы даже за титул «Госпожа Олимпия».
Начнем с инвентаря, а там как карта ляжет. Уборщица для мамочки — мебель, авось, не заметит.
— Антиопа, я был занят.
— Козел!
— Ну честно, я был очень занят…
— Козёл!!!
— Хочешь ударить меня? Ударь, я согласен…
— Он согласен! Руки об него марать…
— Антиопа…
— Не трогай меня!
Вот-вот, согласилась Ипполита, прыская на дорожку из распылителя. Нечего грабли к мамочке тянуть. Мамочка добрая, я бы так точно ударила. Если просят, надо съездить по морде. По наглой морде, так, чтобы кровью умылся, говнюк. Мамочку обижают? Ипполита тут, Ипполита утешит…
Она задрала голову, изучая расположенные под потолком вентиляционные короба. Интерес был чисто академический: лезть на верхотуру Ипполита не собиралась. Короба чистили профессионалы — тут Антиопе приходилось раскошеливаться — со специнвентарем для сухой чистки труб и коммуникаций на высоте. Но оставлять беговую дорожку не хотелось, а так, с задранной головой, Ипполита вроде как была при деле.
— Не трогай, говорю!
Мамочка замолчала. Быстрым шагом человека, блуждавшего в лабиринте и вдруг увидевшего прямой путь к выходу, Антиопа подошла к гантельной стойке. Долго смотрела на облупившееся покрытие, словно пятно ржавчины было шедевром мировой живописи, затем взяла пару гантелей — такой вес она в шутку звала «банкетом для трех пучков дельтоидов»: восьмой жим идет с трудом, девятый невозможен — и села на наклоную скамейку.
Раз.
Два.
Три.
— Антиопа, перестань. Ну что ты как маленькая…
Четыре.
Пять.
И гантелью пижону по башке, размечталась Ипполита. А потом со мной в душ. Девчонки как раз уйдут…
Шесть.
Семь.
— Антиопа, это смешно…
Восемь.
Девять.
Это не смешно, ахнула Ипполита. Это совсем не смешно!
Десять.
Борец, пижон не понимал, что видит. Борцы, они наглухо отбитые. Без хорошего тренера они себя лишними весами в хлам угробят, а не весами, так повторениями. Это надо прекратить, решила Ипполита. Еще не хватало, чтобы мамочка порвалась.
Одиннадцать.
— Мама, заканчивай!
Бросив уборку, Ипполита уже шла к мамочке, когда Антиопа из верхней точки одиннадцатого жима швырнула гантели себе под ноги. У Ипполиты от удивления захватило дух. Никогда мамочка так не поступала; хорошо еще, гантели не упали ей на колени, или того хуже, на пальцы ног — грохнулись об пол и откатились в сторону.
