— Уходите, — ровным тоном, так, словно она сидела не на мужчине, а в шезлонге на пляже, сказала Персефона. — Вы получили, что хотели. Уходите — и дайте мне получить то, чего хочу я.
Тезей пожал плечами:
— Я подожду снаружи. Вы закончите, и мы уйдем. Уйдем вместе.
— Уходите, — повторила Персефона. — Он задержится в «Элизиуме».
— Как надолго?
— Еще не знаю. Может, навсегда.
— Вы сумасшедшая. Вам надо лечиться.
— Вне всяких сомнений. Здесь мембранная зона. А главное, здесь сумасшедший дом. Как вы полагаете, легко ли остаться нормальной в «Элизиуме»? И потом, что вы зовете нормой? Вот вы, к примеру — вы нормальный?
Тезей не нашелся, что ответить.
— Я подожду снаружи, — повторил он.
Дверь оказалась запертой.
— Я передумала, — уведомила его Персефона, раскачиваясь вперед-назад. — Я еще не решила, отпущу ли вас. Надо было уходить сразу, когда я предлагала. И не вздумайте бросаться на меня с кулаками, я рассержусь. Вы же не хотите, чтобы я рассердилась?
— Вы в курсе, кто я? — спросил Тезей.
Только сейчас он увидел, что запястья Пирифоя прикручены к поручням кресла эластичным бинтом. Тезей поклялся бы, что с ногами парня творится та же история. Шнурок, вспомнил он. Сима Шавуш перетянула член байкера шнурком, прежде чем взгромоздиться на него. Хотелось бы верить, что в случае с Пирифоем обошлись без шнурка. Почему он молчит? Кляп во рту? Издай Пирифой хоть звук, который можно было бы расценить, как призыв о помощи, и Тезей знал бы, что делать. Нет, сказал он себе. Нет, не знал бы. Напасть на аватару? На регулярную аватару? Постоянную (?) аватару?! В мембранной зоне?! Проклятье, это же выбор между предательством и самоубийством!
— А вы? — Персефона ответила вопросом на вопрос. — Вы в курсе, кто я? Хлоя Каллис была моей дочерью. Тринадцатилетняя Хлоя Каллис, которую изнасиловал отец этого красавчика. Для всех моя девочка была аватарой Госпожи. Для меня она была просто девочкой, которую я родила. Иксион Флегиас подверг насилию мою дочь. Я подвергну насилию его сына. Как по-вашему, это равноценный обмен?
— Ваша фамилия Диантиди, — глупо возразил Тезей. — При чем тут Хлоя Каллис?
Персефона рассмеялась:
— О, эти мужчины! О, эта железная мужская логика! После развода я вернулась на девичью фамилию. Вы удовлетворены?
— Уходи, — вдруг произнес Пирифой. — Если она позволит, уходи.
Кляпа нет, отметил Тезей. О, эта железная мужская логика! Раз он говорит, значит, кляпа нет.
— Я без тебя не уйду.
— Ты уйдешь без меня. Я остаюсь. Она обещала мне…
Снаружи, за окном, зажегся фонарь. Тезей видел, как в световой конус шагнули двое громил в потертом камуфляже без знаков различия. Похожие на Керкиона в его лучшие годы, громилы были точной копией друг друга: наверное, близнецы. На сворках близнецы вели трех доберманов. Следом тащился привратник, судя по виду, крайне недовольный.
Когда привратник вышел за пределы оконной рамы, фонарь погас.
— Что она тебе обещала?
— Что отца снимут с колеса. Колесо продолжит катиться, но это уже будет не отец.
— А кто?
— Анимация. Отца отпустят, разложат на биты. Уходи, прошу.
— Она врет, — сказал Тезей. — Она играет с тобой.
— Это неважно. Если есть хотя бы один шанс из миллиона…
Тезей подергал дверь. Дверь была открыта.
— Вы действительно можете это сделать? — спросил он у Персефоны. — Освободить его отца от наказания?
Женщина улыбнулась:
— Не ваше дело.
— Это не насилие. Если вы купили его за свободу отца, это не насилие, а сделка.
— Ошибаетесь, — Персефона прижала голову Пирифоя к своей груди. — Это насилие. Это худший из видов насилия. Или лучший, я еще не решила. Уходите, пока можете.
В парке шел дождь.
Проводник опаздывал. Не рискуя задерживаться в «Элизиуме», Тезей побрел наугад, рассчитывая выйти к воротам. Ждет ли там лимузин? Всю дорогу его преследовали слуховые галлюцинации. Во мгле мелькали смазанные тени. Сто раз пройди по переулку, думал Тезей. Изучи все выбоины мостовой и скудное меню углового кафе. И вдруг мир щёлкнет пальцами, дополнив реальность еще парой измерений: стохастическими прорывами феноменов цифрала и твоим собственным безумием. Капли стучали по листьям, парк сгущался, редел, опять сгущался, дорожки стали асфальтированными, в отдалении замаячили дома, послышался шум машин, и когда Тезей выбрался к воротам, то даже не удивился их новому облику.
