— Дуры! Дуры! Вы же ее убиваете!
Кого, не поняла Ипполита. Тебя? И тут она увидела мамочку. Бог ее знает, когда Антиопа высвободилась из-под кургана своих спасительниц, но сейчас мамочка стояла у окна, равнодушная к драке. Обеими руками она держала гриф штанги для пауэрлифтинга, как если бы закончила тягу и готовилась к подрыву — и раз за разом, с методичностью исследователя, проводящего важный эксперимент, ударяла себя в низ живота двадцатикилограммовой махиной.
— Мама, — простонала Ипполита. — Что ты делаешь?
Антиопа не ответила. За миг до того, как пижон прорвался к ней, она выронила гриф и упала ничком прямо на хромированное, сделанное из вольфрамовой стали орудие пытки, даже не попытавшись смягчить падение, выбросив руки перед собой. Так падают тряпичные куклы и мертвецы. Ипполита ожидала вопля или хотя бы стона, но ничего не услышала.
Пижон стащил мамочку с грифа, перевернул на спину. Антиопа мелко вздрагивала, стучала зубами. На губах ее выступила пена.
— Врача!
Ипполита достала вайфер из кармана шортов. Каждое движение отдавалось в мозгу фейерверком боли, прокушенный язык распух лежалым трупом на жаре́. Увы, одетыми в зале были только Ипполита с пижоном, а пижон делал мамочке непрямой массаж сердца, и значит, рассчитывать, что врача вызовет он, не приходилось.
— Шко’аа?
— Вы куда звоните? Вы пьяны?
— Шко’аа помошшш? К’уб «Амасонкы-ы-ы», Пи’ейская шемь-а…
— Клуб «Амазонки»? Что там у вас?
— Мама! Мама уми’ает!..
— Выезжаем, — деловито откликнулась диспетчер. — Ждите машину.
— Это я виноват, — пижон сидел над затихшей Антиопой. Обхватив руками голову, он раскачивался из стороны в сторону. Дурацкая прядь волос мокрой тряпкой свисала вниз. — Это я, я виноват…
— Ты не вино’ат…
— Третий раз подряд! Мог бы догадаться…
— Не вино’атый ты…
Тезей, вспомнила Ипполита. Его зовут Тезей.
В «скорую» его не пустили. Родственник? Муж? А, близкий друг! Близким друзьям не положено. Нет, никаких исключений. Отойдите, молодой человек! Счёт идёт на минуты, должны понимать. Хорошо хоть, водитель «скорой», уже трогаясь с места, сжалился, опустил стекло. Городской клинический центр, адрес…
— Спасибо! Адрес я знаю!
Такси домчало Тезея до центра за одиннадцать минут. В машине его скрутил приступ кашля. Два погружения подряд — хорошо хоть, второе, в «Элизиуме», было усеченным, нетипичным. Молясь, чтобы ингалятор помог, Тезей старался дышать медленно, ровно, не раздражая воспалившееся горло — и поймал в зеркальце сочувственный взгляд таксиста.
— Вам бы к врачу…
— А мы куда едем?
— Ну да, верно, — смутился таксист.
И прибавил газу, за что Тезей был ему благодарен.
Дворники меланхолично размазывали по стеклу капли дождя. За окном во тьме мелькали расплывающиеся огни. Казалось, мембранная зона не желает его отпускать. Пирифой, в который раз напомнил себе Тезей. Я вернусь, Пирифой. Вернусь за тобой. От одной мысли о возвращении в «Элизиум» под ложечкой начинало сосать, а в горле пересыхало, но Тезей повторял это «вернусь, вернусь, вернусь», пока оно само не превратилось в «не сейчас, наверное, когда-нибудь…»
Из такси он вылез с трудом, словно древний старец. Тезея качало, он едва сохранял равновесие. Погружения и битва с амазонками обошлись ему дороже, чем думалось поначалу. Он постоял, собираясь с силами, и с целеустремленностью робота двинулся ко входу в центр. Шёл по струночке, выпрямив спину, как пьяный, демонстрирующий свою трезвость. Дождь зарядил сильнее, вода текла по лбу и щекам, мешалась со струйками холодного пота. Мокрая прядь липла к лицу, но Тезей не делал попыток отбросить её в сторону.
— Нет такой? Почему нет?! Её только что привезли!
Неужели «скорая» была фальшивкой? Неужели Антиопу сейчас везут в другое место?! Юго-Восточный округ, район, ограниченный улицами… подвальная операционная без окон…
— Если только что привезли, могли не успеть внести в базу.
Молоденькая регистраторша смотрела на него с жалостью и осуждением. Довели вы себя, красавчик, читалось на ее остреньком лице. Вам бы самому обследоваться, попить витаминчики…
— Пожалуйста, посмотрите ещё раз.
— Уже смотрю… Вот, появилась! Я же вам говорила…
