— Бедный Ланселот Бигорн, — произнес король ироничным, но в то же время растроганным тоном, — ты вступил в свою новую должность крайне печальным образом, и, тем не менее, изрядно меня повеселил. Уж я тебе это попомню. Господа, — добавил Людовик, поворачиваясь к изумленным сеньорам, — представляю вам моего шута, того, кто единственный имеет право говорить самую неприятную правду всем и даже мне.
— Особенно вам, — непочтительно прервал его Бигорн.
— Особенно мне, будь по-твоему. Язык у этого мошенника подвешен неплохо, так что, господа, будьте осторожны! Но пусть никто даже и не думает притеснять моего шута, не то он об этом пожалеет. А вы чего ждете, бездельники? Немедленно снимите веревки, связующие руки Его Сумасбродного Величества!
В мгновение ока путы, стягивавшие запястья Ланселота Бигорна, были разрезаны, и в то время как его охранники почтительно отошли в сторонку, многие могущественные сеньоры подходили к нему с комплиментами, стараясь заручиться поддержкой столь важной персоны, коей был в те времена королевский шут. Ланселот, изображая славного малого, позволял поздравлять и обнимать себя с комичной снисходительностью.
Тем временем его охранники благоразумно ретировались, за исключением чего-то, казалось, ожидавшего сержанта.
Ланселот увидел его, взял за руку, подвел к королю и без обиняков сказал:
— Вот человек, которому я, от вашего имени, обещал сто экю. Соблаговолите, Ваше Величество, их ему выдать.
— Сто экю! Черт возьми! Да это же внушительная сумма! Забавным, однако, манером ты вступаешь в должность! И зачем же мне давать сто экю тупице, который тебя арестовал?
Сержант задрожал.
— Затем, что он согласился отвести меня к вам, вместо того чтобы препроводить в Тампль.
— Сто экю за такой пустяк?
— Вижу, — спокойно сказал Бигорн, — король сейчас уже полагает, что его шут не стоит и жалкой сотни монет!..
— Ладно, — проворчал Людовик, — пусть этому человеку выдадут десять экю, и забудем об этом. Только впредь относись к моим денье[2]с большей заботой, если хочешь, чтобы их хватило и на тебя.
— Дружище, — сказал Бигорн, подходя к сержанту, — я обещал, что король выдаст тебе сто экю, но раз уж король не держит слово, которое я дал от его имени, заберешь у казначея мою долю — я оставляю тебе все свое жалованье за первый год службы.
— Хорошо! — промолвил Людовик. — Пусть ему выдадут сто экю, а затем бросят на сто дней в камеру за неисполнение приказа, согласно которому он должен был препроводить пленника в Тампль.
Сержант вышел — наполовину обрадованный и наполовину разъяренный.
«Я сказал: за первый год службы, — усмехнулся про себя Бигорн, — но, похоже, наш славный Людовик полагает, что я обосновался здесь навсегда».
— Следуй за мной, — скомандовал Людовик своему новому шуту, тогда как придворные по мановению королевской длани хлынули в сторону прихожей.
Его Величество проследовал в свой кабинет. Бигорн не отставал ни на шаг. Он понимал, что борьба, а между этими двумя персонажами предстояло развернуться настоящей борьбе, так вот, борьба эта еще только начинается. Малейшая неосмотрительность могла стоить несчастному Ланселоту как его места шута, так и его жизни бродяги.
Король уселся в свое кресло.
Бигорн, не получив соответствующего приглашения, опустился на табурет: то была одна из прерогатив его должности, так как функции шута составляли то, что и называют должностью, со всеми связанными с ней обязанностями, огорчениями и даже опасностями, но, как и у всякой должности, здесь имелись свои выгоды, прерогативы и даже льготы.
Удобно устроившись перед королем, Ланселот Бигорн счел благоразумным подождать, пока тот сам приступит к допросу.
Поразмышляв какое-то время, Людовик наконец обратил внимание к сидящему напротив.
— Ну, господин шут, выкладывай свою информацию; что ты там хотел мне рассказать относительно Нельской башни? Когда ты меня туда привел, то довольствовался лишь тем, что оставил у какой-то двери, сказав, чтобы я искал, и тогда найду. Я поискал, но ничего не нашел. И тем не менее, — добавил король с мрачным видом, — я должен найти! Говори же, если что-то знаешь!
