Манька замялась и покраснела.
— Врет она... у, ворона! — обозлился Гошка. — Что на деревне болтают и она то же...
— А ты знаешь, кто такие — красные? — спросила она у Гошки.
— Красные — это что за рабочих, большевики, — смело ответил Гошка.
— Верно! Кто тебе сказал?
— Никто, я сам знаю, — несколько смутился Гошка.
— Отец у тебя есть?
— Не знаю теперь, есть ли... Был на войне, да в плен попал. А где теперь — неизвестно...
— У кого еще родители есть? — спросила одна из учительниц.
— У Дашки мать есть, а больше ни у кого нет, — говорил за всех Гошка.
Сеньку разбирало любопытство — кто они? Наконец и он осмелился:
— А вы от красных? — спросил Сенька.
— Да.
— Вы с ними и приехали?
— Нет, мы здесь жили.
— Стало быть, вы к ним передались?
Учительницы засмеялись:
— Да мы такие же красные, как и те, что пришли.
— Такие же?! — удивился Сенька, — так где же вы жили? как же вас солдаты не зарубили?
— Как где жили? В городе. Пока нас было мало, мы таились, а теперь и таиться стало нечего: нас много!
— Только женщины таились, или и мужики? — задал вопрос Сенька, а у самого в голове вертелось: может, и черный был из красных, таился в сторожке...
— Да тебе что так любопытно? — Были и женщины и мужчины.
— Так, ничего, — смутился Сенька и замолчал.
— Так вот что, ребята: мы видим, что вам про большевиков, про красных много всяких ужасов наговорили. Не верьте — это вранье! Вот тот мальчик верно сказал: большевики — это те, что за рабочих... Они, красные, сами рабочие и есть, крестьяне-бедняки. Они хотят, чтобы бедняков больше не было... Вы чьи дети? — бедняков, потому-то вы и в приюте. Так красные и хотят, чтобы, прежде всего, было хорошо детям бедняков — вот как вы, — чтобы они были одеты, сыты, учились, веселились, были бы свободны, понимаете — свободны! Вас никто не может наказывать, обижать. Мы вам пришлем нового заведующего, вам с ним будет лучше. Ваша заведующая сама говорит, что уже стара, не по силам ей такая работа. Видите, у вас везде грязь, сырость, копоть... Икон целые углы понавешены, а польза какая от них? Вы над этим никогда не думали? Подумайте!
Учительницы осмотрели все помещения, обещали через недельку еще навестить и ушли.
Ребята проводили их до ворот. Многим они очень пришлись по душе.
— Вот бы к нам таких учительниц, хорошо бы! — сказал Гошка.
Колька с Жихаркой, Сенька и еще кое-кто были такого же мнения.
Мишка недоброжелательно отозвался об учительницах, его сторонники — Васька, Яцура и другие — тоже.
Девочки сперва молчали, но по глазам было видно, что они на Гошкиной стороне; однако, боясь противоречить Мишке, скромно заявили, что они и Катериной Астафьевной довольны.
После отъезда учительниц Катерина Астафьевна приказала вынести большие образа в кладовку, а маленькие оставить.
Мишкины сторонники запротестовали... Назло вымыли старую облезлую икону, укрепили в углу, украсили ветками пихты и кедра, повесили лампаду; девочки проделывали то же самое: украшали в своей спальне висевшие в углу иконы. А вечером, после ужина с особым азартом пели молитвы; девочкам подтягивали Мишка и его компания.
Гошка с Жихаркой и Колька теперь осмелели и стали протестовать.
— Да бросьте выть, надоело уже! Скулят, скулят! — за это Катериной Астафьевной они были изгнаны с позором вниз.
Весь следующий день ждали, что приедет новый заведующий, — не приехал; на третий — тоже; прошла неделя, другая — никого!
— Враки! — издевался Мишка над Гошкой, — вот тебе сыты и одеты! Иконы помешали, сразу видно, что нехристи.
Пока что ребята чувствовали себя без всякого начальства.
Катерина Астафьевна и слово сказать боялась: "Кто его теперь знает, по новым-то порядкам, под ответ не попасть бы?".
Ребята совсем перестали ее слушаться.
Даже Шандору, погрозившему в мастерской ребятам, Колька дерзко ответил:
— Тронь только, попробуй! Красные-то недалеко!.. — и Шандор только бормотал по-своему, но "попробовать" не решался.
Только Тайдана еще ребята слушались.
— Думаете, красные за всякие штуки вас по головке будут гладить? — стыдил он иногда расходившихся ребят. — Нет, за озорство они дюже не хвалят.
