Буран - страница 19

А дядя захохотал:

"А ты думал — тебя в горницу ведем, ишь-ты!" и захлопнул дверь. Другой тюремщик тоже засмеялся:

"Ничего, — говорит, — остынет, — шелковый будет".

Заключенный что есть силы стучал в дверь, кричал, — никто даже и не обернулся...

— Понимаешь, Сенька, как я разозлился на дядю, на всех людей!..

Кабы сила была, разбил бы все эти подвалы, тюрьмы. Тюремщиков бы этих... не знаю, что бы с ними сделал!

Колька замолчал; слышно было, как у него скрипнули зубы.

— Ну, а что же с тем-то — скованным- то, — выдал он? — допытывался Сенька.

— Не знаю. Я тогда скоро от дяди убежал. Там разве узнаешь? Попадет туда человек, — как будто и на свете такого никогда не было. Потом, когда водили партии закованных, смотрел, нет ли того, — не было.

— Знаешь, Сенька, — зашептал опять Колька, помолчав, — убежим! Гошку подговорим.

— Ну, он как трусливый заяц — всего боится. Вот не позвать ли солдата с собой, все-таки он большой, — предложил Сенька.

— Солдата нельзя, — он красных боится, его могут схватить. И так, говорит, по ночам мерещатся ему красные, с саблями за ним гоняются, вот-вот зарубят.

— А куда у нас, Колька, сабли спрятаны? — вспомнил Сенька.

— За трубой над мастерской зарыты. Надо нам по ножу сделать из них, без ножа нельзя бежать.

Долго еще продолжались такие разговоры в спальне, пока сон не затуманил ребячьи головы, не прервал их смелые замыслы.

Прошел месяц. Морозные туманные дни сменились ясными солнечными. Кой-где на полях вытаяли кочки, на которых вороны и грачи чистили свои носы.

Гришка, заядлый голубятник, все чаще и чаще стал отлучаться из мастерской и пропадал целыми часами на чердаке тайдановой избушки, где у него в голубятне две хохлатые голубки сидели на яйцах.

— Гришко! корзинко работать надо! — ворчал Шандор.

— Ну так что, я не работаю, что ли? выйти нельзя! — огрызался Гришка.

И Тайдан все чаще выходил из своей избушки, смотрел не небо, на солнце, на скворешники.

— Вот-вот скворцы должны быть, — говорил он ребятам, и лицо его расплывалось.

— Весна идет!

В один из таких дней в приют явился незнакомый человек, спросил заведующую.

Сенька повел его к Катерине Астафьевне и слышал, как он сказал:

— Я — новый заведующий.

Через минуту по всем углам неслось:

— Новый заведующий, новый заведующий!..

А Сенька через двор бежал уже к Тайдану. Приоткрыл дверь и крикнул:

— Новый заведующий!

Манька-Ворона подсматривала в щелочку двери и разочарованно говорила столпившимся девочкам:

— О-о! какой-то простой мужик... и ножа у него никакого, и вил не видать...

— Дура! — обругала ее Зойка, — болтай, болтай... в кладовку захотела?

— А хоть и в кладовку посадят — не боюсь! И богу буду молиться! буду! буду! И в коммунию не запишусь! Что они со мной сделают?

— Замолчи, Манька! — зашикали на нее девочки. — Чтобы из-за тебя и нам попало!

Растворилась дверь. Девочки отскочили как ошпаренные.

— Это вот наши девочки, — рекомендовала Катерина Астафьевна.

Заведующий поздоровался. Осмотрел спальню, спустился вниз к мальчикам, в мастерскую.

Мальчишки притихли.

— Как сыро здесь и грязно, — сказал заведующий, — давно белили?

— Два года не белено, — не дают ни денег, ни извести, что поделаешь? — ответила Катерина Астафьевна.

Прошли в спальню, где вплотную стояло 20 кроватей, и только около самых стен можно было проходить.

— Здесь еще сырее, — пожимал плечами заведующий.

Вечером после ужина собрались в столовой. Новый заведующий расспрашивал ребят, кого как зовут, откуда они, есть ли отец и мать, давно ли в приюте.

Сначала ребята неохотно отвечали, боялись проговориться, как бы чего не вышло: неизвестно, для чего спрашивает.

Заведующий рассказал про себя, откуда он, где бывал, что видал. Оказалось, что он чуть не всю Сибирь исколесил, всяких людей видал, в других странах бывал.

Тут и ребят разманило рассказывать про свою жизнь.

Жихарка поведал, что он во всех городских приютах перебывал.

— Ну и что же? — спросил заведующий.

— Ничего, — везде одинаково.

— Хорошо или плохо?

— Плохо. Все-таки дома лучше. Там мать, по крайней мере, каждый праздник...

Но Жихарке не дали договорить, наперебой ударились все в воспоминанья.