Бун мой вкус знает. Он взял небрежно свою порцию ко мне подвинул.
Я говорю:
— Ты чего?
А он:
— Да ничего! Ешь!
— Как ничего? — спрашиваю.
— А так — ничего, и все! — отвечает.
Заспорили. В это время кто-то щелкнул меня по лбу и — бряк в мой стакан с кефиром. Глядим — а там жук, и рога у него, как у оленя, с отростками. Такого у Буна не было.
Я так обрадовался, что и про угря забыл. Осталась порция Буна на столе несъеденная. А мы жука засунули в коробку и — к забору. Перелезли и бежим вверх по холму, чтобы эфир достать. А сосны красные — солнце как раз садилось.
Полторы пробежали и камень уже виднеется, а на нем наш Сеня Петрович сидит. С ним — вожатая из другого отряда, Ольга Захаровна. Я затормозил и с досады в куст плюнул. Бун тоже остановился. Посовещались и решили подождать. Не век же они на этом камне сидеть будут! Ждали, ждали, а они все сидят. Мы ближе подобрались. Кругом тишина и слышно, о чем они болтают. Не все, конечно, а через слово, через два. Но понять можно. Она, значит, про солнце, про закат. И он — про солнце, но почему-то про восход. А какой восход, если темнеет? Еще послушали. И дошло до меня: это он не про настоящее солнце, а про нее, про Ольгу Захаровну. Потому и восход получился.
Я говорю Буну:
— По опыту знаю… Раз такое дело — их не пересидишь!
Вернулись мы к своей даче ни с чем. Бун вздохнул, открыл коробку.
— Лети, рогатый!
Это он жуку сказал. И опять мы заспорили. Я говорю:
— Не отпускай — он все равно сдохнет! В кефире же плавал!
Но Бун про жуков все знает. Они — в каком-то хитине, что ли, как космонавты в скафандрах. И этот хитин не то что кефир — никакая кислота не берет! И отпустил он рогатого жука, а сам всю ночь ворочался на койке…
И еще одного редкого жука мы проворонили. И все из-за них — из-за солнышков этих! И тоже после ужина. Не знаю, где Бун жука раздобыл. Вижу: бежит — меня ищет.
— Есть! — говорит. — И какой! Мечта!
Мы — через забор, на гору, а камень-то наш занят. Опять сидят! Несколько раз так было. Я уж подумал — пронюхали они про эфир и нарочно караулят, чтобы мы его не тронули. Потом догадался: мы ведь когда к камню бегали?.. Когда свободные от вожатых были. Значит, и они в то время были от нас свободные. Вот мы и сталкивались у камня. Пришлось для эфира, другой тайник искать…
Не повезло Буну с жуками в этом году. Из деревни он штук по двадцать привозил, а в лагере собрал всего девять. И смена уже кончалась. Скоро в город. Осталось пять дней. Тут я ему одну мыслишку и подбросил.
— Давай, — говорю, — ночную вылазку устроим, Никто не помешает! Может, сотню наловим и сразу же усыпим.
Забыл я, что темно ночью. Медведя в лесу не заметишь, а уж жуков и подавно! А Бун — с виду рохля, но не простачок.
— А свет где? — спрашивает.
Я тоже не лопух. Прикинул, что к чему, и сообразил:
— Бумаги наберем — будем жечь, а спички днем купим.
Ларек был недалеко от лагеря. Между завтраком и утренней линейкой сбегать можно. Нажимать надо здорово, но можно успеть.
Буну моя идея понравилась. Руку даже мне пожал.
— Голова, ничего не скажешь! Жуки свет любят — сами прилетят… Только ты не обижайся — я один пойду.
Этим он меня как поленом по голове погладил.
— Как один? А я?..
Оказывается, Бун за меня, дурачок, боялся. Он так это объяснил: если в лагере узнают про нашу ночную вылазку, то достанется, конечно, обоим, но ему — немножко, а мне — крепко. За язык!
— Я отмолчусь! — сказал Бун. — Покаюсь: «Виноват, больше никогда не буду!» А у тебя рот в другую сторону открывается и не заткнешь его ничем. И что выйдет? Про меня подумают: осознал вину, можно его простить. А тебя пропесочат, да еще и родителям сообщат…
Доказал я ему тогда, что вдвоем все-таки лучше. Решили вылазку устроить в самую последнюю ночь перед отъездом в город. Заранее купили спички и договорились спать подольше и покрепче, чтобы в последнюю ночь не захотелось.
Сплю я, значит, спокойненько и ничего не слышу. Вот Бун меня и обдурил: пошел один и не в последнюю ночь, как договаривались, а в предпоследнюю. Бумагу мы еще не успели припасти. Он ее без меня раздобыл. В нашей даче, в красном уголке, всякая макулатура в углу валялась. Он туда в темноте пробрался и захватил с собой рулон какой-то бумаги.
