— Как там написано? Повтори… Хромая и рогатая?
Засмеялась Клавдия Корнеевна, и весь класс ка-ак грохнет от хохота. Она подождала, когда стихнет, и объявила:
— Будем считать, что беседа состоялась и прошла очень успешно. Я надеюсь, что вы сами откажетесь от кличек…
И клички с того дня на убыль пошли. Новых уже не пришлепывали. Старые начали забываться, кроме наших с Колькой. Но мою изменили в тот же день.
Когда ушла Клавдия Корнеевна, ко мне целая делегация явилась. Признались: Тура́ — плохо, обидно. Предложили:
— Мы тебя Ту́ром будем звать.
Я — на дыбы! А они объясняют:
— Ты послушай! Тур — это могучий зверь! Сила!
— А еще тур вальса есть. Оч-чарованье!
Это Катька с первой парты крикнула. Я опять обозлился. Меня с каким-то вальсом сравнивать? А мальчишки говорят:
— Не слушай ты ее! Какой вальс?.. Тур — бык! Силища!.. И потом, ты же с Колькой-Буном дружишь?
— Дружу! Ну и что?
— Звучит-то как! Послушай: Тур-Бун. Как турбобур?
Я подумал: в самом деле неплохо! Турбобур теперь на десять километров в глубь земли вворачивается. Скоро до самой мантии доберется!
— Ладно, — говорю. — Только кто про туру́ вспомнит — пусть не обижается!
Так мы с Колькой и стали Бун-Туром или Тур-Буном — кому как нравится…
Забыл сказать — в шестом я учился, а теперь уже неделя, как в седьмом «Б». Взрослый я или маленький? Думаете, так просто ответить? Никто этого толком не знает: ни пап-ни-мам, ни даже Клавдия Корнеевна. Я и сам-то как следует не знаю. Когда спросишь про что-нибудь такое… необычайное, говорят: «Ты еще маленький — не поймешь». А в другой раз, когда подковырнуть хотят, обязательно скажут: «Ты уже взрослый, должен понимать». Попробуй разберись!
Я это к чему вспомнил? Одна история вышла. В лагере, в пионерском. В самый последний день — двадцать четвертого августа. А двадцать пятого мы уже в город переехали. Не успели в лагере разобрать это дело. В школе на пионерском сборе нас будут прорабатывать. Вот я и думаю, как быть и кто я вообще: большой или маленький?
С Буном мы с третьего класса — за одной партой. Я его знаю как облупленного. И он меня тоже. Я марки собираю, а он — жуков. Мы даже соревнуемся, у кого больше. Ему легче: жуки ничего не стоят, а за марки платить надо. Но зато зимой у него стоп, машина, а я и зимой собираю.
И на улице мы всегда вместе. Только на лето разъезжались: я — в лагерь, он — в деревню, к бабушке. А в это лето и он в лагерь поехал. Ну и жили мы!.. Спали рядом, ели рядом и в строю — рядом: рост у нас одинаковый.
Лагерь наш — под Лугой. Жуков там — уйма! В каждой ямке сидят и усами пошевеливают. Бун с ума чуть не сошел от радости. Я жуков не люблю, но тоже собирал их ради Буна. А потом и все в нашем звене узнали про его коллекцию. Был у нас сбор: «Мое любимое занятие в свободное от уроков время». Каждый рассказывал про себя. Песенка известная. Мальчишки, конечно, про футбол и хоккей толковали. Девчонки про пенье пищали, про драмкружок. А Бун — тот про своих жуков… У него уже штук двести было разных.
Когда все выговорились, вожатый Сеня Петрович снял темные очки, похвалил и девчонок, и мальчишек, а про Буна сказал особо:
— Молодец! Насекомые — это целый мир. И мир почти непознанный… Терра инкогнито!
Сеня Петрович всегда какие-нибудь словечки выкапывал. А сам, как девчонка, застенчивый был и молодой совсем. Когда мы знакомились в первый раз, он разрешил называть его просто Сеней. Но Галина Аркадьевна — наша старшая пионервожатая — плечиками недовольно передернула и строго поправила его:
— Семеном Петровичем!
А мы ни так ни сяк: стали его Сеней Петровичем называть. И ничего — не обижался.
Когда Сеня Петрович на сборе похвалил коллекцию жуков, мы с Буном переглянулись: значит, будет пускать за жуками! А вышло наоборот.
Бун — он честный. Если звено на уборку лагеря пошлют или еще на какую-нибудь неприятную работенку, он и не подумает отпрашиваться. Неудобно. Он не лодырь, сачковать не любит. А в тот раз звено на подножный корм двинули — чернику есть. Лес, где черничник растет, совсем нежукастый. Кто-кто, а Бун в этом разбирается. И решили мы отпроситься. Я бы тоже черники поел, но… дружба.
