Сел я на стул. Жду. Любопытство распирает.
— А ты, — говорит Васька, — встань! Такие вещи сидя не слушают. И не как-нибудь встань, а по стойке смирно!
Бун тоже сказал:
— Встань, Тур! Встань!
Что за ерунда?.. Но встал я, и уже не любопытно мне, а тревожно. Но пока держусь, за шуточку прячусь:
— Не тяните — поджилки трясутся!
— Сегодня совет дружины заседал, — сказал Васька. — Семиклассников рассматривали… И есть такое мнение, что из нашего класса можно кой-кого в комсомол рекомендовать… Я назвал тебя, Буна и Костю Сажина.
Бун потом рассказывал, что видик у меня был не геройский. Помню, сел я и опять вскочил. Что-то сказать нужно, а ничего не говорится. С трудом губы расклеил.
— Дед бы, — говорю, — рявкнул: «Служу Советскому Союзу!»
Васька смеется:
— Это дед, а ты что скажешь, товарищ Данилов?
— Лучше, — говорю, — деда не скажешь… Служу Советскому Союзу!.. Только зачем так неожиданно?.. И что делать теперь надо? Готовиться?
— Теперь не приготовишься! — смеется Васька. — У тебя четырнадцать лет в запасе было. Либо ты уже готов, либо нет! Вот ты и ответь, честно ответь, откровенно: готов ты или нет?
Смотрю на Буна.
— А ты готов?
Вижу, и ему ответить трудно. Он в таком же положении: заявить, что готов — неудобно, сказать, что не готов — глупо! И всякая к тому же чепуха вспоминается: про дворничиху, которая на нас орала, про милицию, куда нас из-за чистильщика притащили… Может, комсомольцы не должны попадать в такие истории?
— Ладно! — сжалился над нами Васька. — Не мучайтесь! Я с ребятами советовался. Пионерская рекомендация вам обеспечена, а вторую, от комсомольца, поищите сами. Принимать вас будут в конце июня, когда экзамены в школе закончатся.
Васька побежал к Сажину, а мы остались вдвоем. Друг на друга смотрим и про одно и то же думаем.
— Чего, — говорю, — сомневаться? Мы не хуже других!
— А твой дедушка, — спрашивает Бун, — дал бы нам рекомендацию?
— Наверно бы, дал…
— А может, и нет!.. Он меня ревизионистом обозвал. Это тебе похуже хулигана будет!
— Ревизором! — поправил я его.
— Какая разница!
Мы заспорили, а тут опять — дзинь! И кто бы вы думаете?.. Борис Борисович — наш бывший чертежник! Только без бороды. Подбородок белый-белый, как приставленный. И совсем не в милицейской форме — в том же плаще, что и в школу ходил.
— Здесь, — спрашивает, — рецидивисты живут, которые по будкам с ваксой специализируются?
Я плащ у него взял, повесил и на белый подбородок ехидно поглядываю.
— А кто прав оказался? С бородкой-то пришлось расстаться… Здравствуйте, Борис Борисович!
Он смеется.
— Заметная очень. Два раза по одной улице пройду — и все меня знают!
— А что страшного? — спрашиваю. — Вам же не воровать, а наоборот! Пусть знают!
— Ты все такой же!
— Бун, — говорю, — тоже не изменился!.. Проходите, Борис Борисович!
Сели втроем на диван: мы по бокам, Борис Борисович — в середке. Меня так и подмывает.
— Как ваше расследование, Борис Борисович? Оно вам, кажется, в порядке практики поручено… Двоечку не заработаете?
Он отшучивается:
— Пятерка обеспечена! Сейчас актик на вас настрочу — и вся практика! Пять с плюсом!
— Актик — на нас?
— На вас!.. Кто же, кроме вас, виноват?
— Мысль повторенная, — говорит Бун, — есть ложь!
Похохотали мы, а он и спрашивает у меня:
— Проводил своих?
— Проводил!.. А откуда…
— Оттуда! — говорит Борис Борисович, не дослушав вопроса. — Хорошо иметь таких друзей!
Это он про Буна. Видно, все знает: и про моих пап-с-мамой, и про то, что я под надзор родителей Буна оставлен.
Обнял он нас по-дружески, посмотрел на меня, на Буна и перешел к делу.
— Память мне ваша нужна… Это очень важно!.. Вы в плен одного парня когда-то захватили… Постарайтесь теперь припомнить все жаргонные словечки, которые он произносил. Особенно те, которых вы не знаете или не поняли.
Это была задачка похуже бассейна с двумя трубами. Мы ведь только на уроках за чистоту русского языка боремся, а дома или на улице мы и сами так жаргоним, что прохожие оборачиваются. Не думаю, что есть хотя бы одно нелитературное словечко, которое мы не знаем. Может, это и плохо, а что сделаешь! Знаем — и все! Их же из головы не выбросишь!
