— Привет, старик! Отломал азбуку?
— Отлома-ал! — отвечает он сонным голосом.
— Ну, ломай, ломай, да про мемку не забывай!
— Будет.
— Когда?
— Получишь. Завтра в пять репетушка назначена.
Они вдвоем стали подниматься еще выше. До самого верха дошли — до пятого этажа, а мы с Буном на троллейбусе обратно уехали.
— Что это, — спрашиваю, — за мемка?
— Это, — говорит Бун, — блатное что-нибудь или сокращенное… Какой-нибудь мебельно-мыльный комбинат.
— А репетушка?
— Репетиция, наверно.
— Что же он — в драмкружке занимается? Не верится что-то.
— Не знаю, — говорит Бун.
Сбор в субботу был назначен на три часа. Мы успели сбегать домой, поели и в три собрались у школы — все: и девчонки, и мальчишки.
На уроках труда наш класс приготовил к весне много скворечников. В День птиц мы их развешивали в парке на деревьях, но осталось штук пятнадцать. Некуда их было повесить. В тот день все школы в парк пришли и все со скворечниками. Деревьев не хватило. Каждый тополек с боем брали. Пришлось унести часть скворечников обратно в школу. Не на фонари же электрические их вывешивать!
Разобрали мы скворечники, построились. И пошла наша колонна по улице. Прохожие смотрят, улыбаются. Любят взрослые, когда мы вот так, строем, идем куда-нибудь. А тут не куда-нибудь, а сразу видно куда: птичкам дома несем! Взрослые забыли, что День птиц уже прошел. А кто вспомнил, тот думает: может, второй День птиц по радио объявили или даже третий.
Идем и никаких разговорчиков в строю, потому что все роли уже распределены и каждый свое место знает. Васька — впереди, мы с Буном — в первой четверке, дорогу ему показываем.
Без четверти пять подошли к дому того парня.
— Вольно! — командует Васька. — Не расходиться! Тур — на пост!
Я побежал на лестницу, а весь отряд остался в строю напротив дверей. Задание у меня такое: предупредить наших, когда парень из квартиры выйдет. Он должен выйти — сам сказал, что у него в пять часов репетушка какая-то.
Вышел он без пяти пять, не успел до третьего этажа спуститься, а я уже Ваську предупредил. Отряд к двери вплотную придвинулся. Парень распахнул дверь, увидел нас и остановился на пороге. А дверь на крепкой пружине была. Она как трахнет его в спину, так он и влетел в середину нашей колонны и завяз, точно каблук в горячем асфальте.
Сначала он ничего не понял. Думал, что все это случайно произошло. Дернулся в одну сторону, в другую, чтобы из колонны выбраться. Но Васька — стратег настоящий. Все предусмотрел. Он в середину колонны поставил наших «лбов» — самых длинных и здоровенных мальчишек из школьной сборной по баскетболу. Они почти с того парня ростом. И куда он ни двинется — везде «лоб» стоит, не пускает. Бить его не били. Ни разу не стукнули. Держали со всех сторон — кто за штаны, кто за куртку. А в руки сунули скворечник.
— Пойдешь с нами! — сказал ему Васька и скомандовал отряду: — Шагом марш!
— Куда? — растерянно завопил парень. — Куда?.. Не хочу!.. Мне по делу! Я опоздаю!
Но его подтолкнули, и он пошел. И скворечник несет — осторожно, как сапер ржавую гранату с запалом. И все еще ничего не понимает. А понял он, когда меня заметил. Заметил и испугался по-настоящему. Даже скворечник выронил. Я поднял и опять ему в руки сунул:
— Держи крепче!
Вы бы на его лицо в ту минуту взглянули! Оно уж не пустое было, а все из страха слепленное. И не смотрит он на меня, а прямо языком подметку лижет. И голосок — липкий, медовый.
— Слушай! — говорит мне. — Дружище! Куда меня? За что? Я же пошутил тогда!
— Мы тоже, — говорю, — шутим. Хоронить тебя будем под свист. Могила готова, дружище!
Он как дернется! Но ребята наши не зевали — остановили и под ручки взяли. Мы как раз по перекрестку шли под зеленым светом. Слева будка стеклянная с милиционером. Парень как заорет свинячьим голосом:
— Товарищ милиционер! Дяденька!
Милиционер головой за стеклом завертел, забеспокоился. Прохожие оглядываться стали.
— Песню! — командует Васька.
Девчонки сразу же запели: «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше…»
И весь отряд подхватил. Парень орет, а мы поем, и никто его не слышит. Спокойно перекресток миновали.
