Пусть я не люблю его, но мы одинаково реагируем на многие важные вещи и раздражители. Знаете, есть такие генетические перекрестья, когда узнаешь именно кровное сходство? И это такое сходство, которое отделяет вас двоих от остального мира, реагирующего на то же самое совсем по-другому. Это родство — тоже подвид любви.
Но это не та любовь, которая любовь и которая в моей юности случилась однажды. Впрочем, если Вы прочли „Хрупкие пределы…“, Вам не надо больше объяснять.
Тогда случилась любовь. И я не смогла уехать с ним. Все вокруг твердили, что делать нечего, у вас — любовь, надо решиться.
Но я не могла — у него трое малышей. И хотя он был гигант и мог обеспечить жену и детей хорошо, я не могла, понимаете? Не могла.
Если бы я знала тогда, насколько редкая эта птица — любовь. Она не привыкла, что от ее даров отказываются.
А если бы знала? Не уверена… только острей бы еще была боль, пожалуй…».
Хрупкие пределы обитания
…Мне двадцать лет, я больше не могу жить дома, не хочу, я должна уйти, не важно куда.
Мне нужно уйти так, чтобы надо мной простерлась другая юрисдикция, не родительская, поэтому я уйду замуж.
Я уйду с первым, кто позовет меня в свою жизнь. Потому что я все равно никого не люблю, кроме…
Кроме того, кого любить не показано по всем критериям здравомыслия.
Он женат, старше меня на десять свершившихся лет, у него дети. Маленькие дети.
Мы расстались год назад, так и не став друг другу Мужчиной и Женщиной…
Вот беда, меня нельзя показывать взрослым мужчинам. (Сверстникам что, они даже разговаривать со мной не решаются — я непоправимо умная идиотка). А нормальные взрослые мужчины быстро чуют мою бесприютность и протягивают руку. Но я — чума, мной легко заболеть, выживают только вакцинированные.
Уставшая быть собой, я разыграю пьесу под названием «Семья». Пока буду играть — буду этим жить.
Молчаливый обожатель Саша старше меня лет на семь, у него светлая малолитражка и трехкомнатная квартира. Можно уйти в его жизнь и жить там. Я потеряю себя в кулисах чужих декораций, мне станет легко-легко.
Вечно робеющий Саша чувствует мои вибрации и, отчаянно смелея, говорит:
— У тебя очень красивая талия, я так давно мечтаю положить руки тебе на талию.
— Ну так положи, — лукаво улыбаюсь я.
Он шагает ко мне и, нерешительно примерясь ковшиками ладоней, пристраивает свои вытянутые руки. Мне смешно.
— Теперь ты успокоился? — насмешливо спрашиваю я.
Он неожиданно выпаливает:
— Я успокоюсь, когда ты согласишься выйти за меня замуж!
— Ну хорошо, — тон мой весьма обыденный, — я выйду за тебя замуж.
Он верит сразу же, но не рискует даже поцеловать меня. Только говорит, что знает — я не люблю его, но это ничего, он все сделает, чтобы я его полюбила. Боже мой, ну что, что он может сделать?! Мне не нужна любовь, эта болезнь, этот плен, я так устала, что душа моя впала в летаргию, я не хочу никого любить, мне надо куда-то пристроить свой муляж, свою опустевшую оболочку…
Дома я говорю всем, что выхожу замуж. Паника и ор, укоры и доводы, они его совсем не знают, на свадьбу не придут, делай как хочешь, но мы — против.
И тогда приезжаешь ты. По каким-то делам.
Я захожу в дом и вижу: ты сидишь на ступеньке, у тебя родные глаза. Притягательный флер чужого взрослого человека, а глаза — родные. Мы с тобой — очень дальние родственники. Смешно сказать — я прихожусь тебе четвероюродной тетей! А ты старше меня на два года.
И мы не виделись года четыре.
В прошлый раз ты приезжал за лекарством для бабушки, потом я провожала тебя на вокзал. Мы ехали в троллейбусе, смеялись, стеснялись, вытягивали вибрирующий разговор — и забыли купить копеечные билеты. Мы оказались в случайной нише жизни, мы нравились друг другу, и в этой борьбе смущений не заметили охотника за живым товаром. Он называл нас: «Молодые люди!» — не желал довольствоваться молчаливым взиманием штрафа, стыдил нас пафосно, а меня тошнило от пошлости сюжета.
И вот ты приехал, ты смотришь на меня по-мужски восхищенно, мама понимающе поглядывает на тебя и меня, она благосклонна к тебе, а я — я спокойна.
Мама просит пойти погулять с тобой, ты же — гость. Мы идем на набережную. Маленький теплоходик хрипит рупором, зазывая на речную прогулку. Мы сидим на палубе, за столиком, смотрим друг на друга. У тебя зеленые глаза, и кожа уже хорошая, раньше она была изрыта красными вулканчиками. У тебя взрослые глаза, и взгляд темнеет очень быстро, раньше ты на меня так не смотрел.
