Странно мне знаком злорадный, жадный блеск зеленых глаз.
Ты не в первый раз со мною, хоть и в первый – так зажглась,
Хоть впервые так тебя я вижу в этот мертвый час.
Не с тобой ли я подумал, что любовь – бессмертный рай?
Не тебе ли повторял я: «О, гори и не сгорай»?
Не с тобой ли сжег я утро, сжег свой полдень, сжег свой май?
Не с тобою ли узнал я, как сознанье пьют уста,
Как душа в любви седеет, холодеет красота,
Как душа, что так любила, та же всё – и вот не та?
О, знаком мне твой влюбленный блеск зеленых жадных глаз,
Жизнь любовью и враждою навсегда сковала нас.
Но скажи мне, что со мною будет в самый близкий час?
Ведьма пламени качнулась – и сильней блеснул костер,
Тени дружно заплясали, от костра идя в простор,
И змеиной красотою заиграл отливный взор.
И на пламя показала ведьма огненная мне;
Вдруг увидел я так ясно, – как бывает в вещем сне,
Что возникли чьи-то лики в каждой красной головне.
Каждый лик – мечта былая, – то, что знал я, то, чем был,
Каждый лик – сестра, с которой в брак святой – душой – вступил,
Перед тем как я с проклятой обниматься полюбил.
Кровью каждая горела предо мною головня,
Догорела и истлела, почернела для меня,
Как безжизненное тело в пасти дымного огня.
Ведьма ярче разгорелась, та же всё – и вот не та,
Что-то вместе мы убили, как рубин – ее уста,
Как расплавленным рубином, красной тканью обвита.
Красным ветром, алым вихрем закрутилась над путем,
Искры с свистом уронила ослепительным дождем,
Обожгла, и опьянила, и исчезла… Что ж потом?
На глухой лесной поляне я один среди стволов,
Слышу вздохи, слышу ропот, звуки дальних голосов,
Точно шепот убиенных, точно пленных тихий зов.
Вот что было, что узнал я, что случилося со мной –
Там, где лапы темных елей перемешаны с сосной,
В час полночный, в час зловещий, под ущербною луной.
‹15 июля 1903›
