Будем как солнце! - страница 25

Шрифт
Интервал

стр.

Неподвижные стебли растут.
Как спокоен зеленый их взгляд,
Как они бестревожно цветут.
Безглагольно глубокое дно,
Без шуршанья морская трава.
Мы любили, когда-то, давно,
Мы забыли земные слова.
Самоцветные камни. Песок.
Молчаливые призраки рыб.
Мир страстей и страданий далек.
Хорошо, что я в море погиб.

«Бог создал мир из ничего…»

Бог создал мир из ничего.
Учись, художник, у него, –
И если твой талант крупица,
Соделай с нею чудеса,
Взрасти безмерные леса
И сам, как сказочная птица,
Умчись высоко в небеса,
Где светит вольная зарница,
Где вечный облачный прибой
Бежит по бездне голубой.

«Зимой ли кончается год…»

Зимой ли кончается год,
Иль осенью, право, не знаю.
У сердца особенный счет,
Мгновенья я в годы вменяю.
И год я считаю за миг,
Раз только мечта мне прикажет,
Раз только мне тайный родник
Незримое что-то покажет.
Спросила ты, сколько мне лет,
И так усмехнулась мне тонко.
Но ты же ведь знаешь: поэт
Моложе, наивней ребенка.
Но также могла бы ты знать,
Что всю многозыблемость света
Привыкло в себе сохранять
Бездонное сердце поэта.
Я старше взметнувшихся гор, –
Кто вечности ближе, чем дети?
Гляди в ускользающий взор,
Там целое море столетий!

Из книги «Литургия красоты»

Стихийные гимны

1905

Вся земля – моя, и мне дано пройти по ней.

Аполлоний Тианский
Люди Солнце разлюбили, надо к Солнцу их вернуть,
Свет Луны они забыли, потеряли Млечный Путь.
Развенчав Царицу-Воду, отрекаясь от Огня,
Изменили всю Природу, замок Ночи, праздник Дня.
В тюрьмах дум своих, в сцепленьи зданий-склепов, слов-могил
Позабыли о теченьи Чисел, Вечности, Светил.
Но качнулось коромысло золотое в Небесах,
Мысли Неба, Звезды-Числа, брызнув, светят здесь в словах.
Здесь мои избрали строки, пали в мой журчащий стих,
Чтоб звенели в нем намеки всех колодцев неземных.
Чтоб к Стихиям, людям бледным, показал я светлый путь,
Чтобы вновь стихом победным, в Царство Солнца всех вернуть.

Мировая тюрьма

Когда я думаю, как много есть Вселенных,
Как много было их, и будет вновь и вновь,
Мне Небо кажется тюрьмой несчетных пленных,
Где свет закатности есть жертвенная кровь.
Опять разрушатся все спайки, склейки, скрепы,
Все связи рушатся, – и снова будет Тьма.
Пляс жадных атомов, чудовищно-свирепый,
Циклон незримостей, стихийная Чума.
И вновь сомкнет, скует водоворот спиральный,
Звено упорное сложившихся планет,
И странной музыкой, безгласной и печальной,
В эфирных пропастях польется звездный свет.
И как в былые дни, чтоб прочным было зданье,
Под основание бывал живой зарыт, –
В блестящих звездностях есть бешенство страданья,
Лучист Дворец Небес, но он из тяжких плит.

К славянам

Славяне, вам светлая слава –
За то, что вы сердцем открыты,
Веселым младенчеством нрава
С природой весеннею слиты.
К любому легко подойдете,
С любым вы смеетесь как с братом,
И всё, что чужого возьмете,
Вы топите в море богатом.
Враждуя с врагом поневоле,
Сейчас помириться готовы,
Но если на бранном вы поле –
Вы тверды и молча суровы.
И снова мечтой расцвечаясь,
Вы – где-то, забывши об узком,
И светят созвездья, качаясь,
В сознании польском и русском.
Звеня, разбиваются цепи,
Шумит, зеленея, дубрава,
Славянские души – как степи,
Славяне, вам светлая слава!

Железный шар

Не говори мне: Шар Земной, скажи точнее: Шар Железный,
И я навеки излечусь от боли сердца бесполезной.
Да, Шар Железный с круговым колодцем скрытого огня
И легким слоем верховым земли с полями ячменя.
С полями ржи, с лугами трав, с зелеными коврами леса,
С громадой гор, где между скал недвижных туч висит завеса,
И с этой плесенью людской, где ярче всех – кто всех старей,
Кто мозг свой жадный расцветил на счет умов других людей.
Я только должен твердо знать, что жёсток этот Шар Железный.
И пусть, и пусть. Зачем же грусть? Мы с ним летим воздушной бездной.
Зачем же мягким буду я в железный, в жесткий этот век?
Я меч беру – и я плыву – до устья пышных – пышных рек.
‹1904›

В белом

Я сидел с тобою рядом,
    Ты была вся в белом.
Я тебя касался взглядом
    Жадным, но несмелым.
Я хотел в твой ум проникнуть
    Грезой поцелуя.
Я хотел безгласно крикнуть,
    Что тебя люблю я.
Но кругом сидели люди,
    Глупо говорили.
Я застыл в жестоком чуде,
    Точно был в могиле.

стр.

Похожие книги