Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - страница 27

И просит Бай-Сугды о том, чтобы не пели больше его песен и отпустили певца в другие государства, где живут «великие подвижники, которые целую жизнь провели в созерцании и размышлениях», этой «истине жизни» хотел бы поучиться хаким. В этом поиске «истины жизни» у хакима происходят три знаменательные встречи.

Первая встреча – с хакимом Тююзаком, живущим в пещере в диких горах. Путешественники застали отшельника предающимся созерцанию на берегу горного ключа. Два дня рассказывал Бай-Сугды отшельнику о своей жизни: о своей юности и славе, связанной с необыкновенным даром, о своем разочаровании, поскольку он «ошибся, принимая за счастье его обманчивую тень». Причину разочарования Бай-Сугды столетний Тююзак увидел в том, что тот свое счастье искал в «чем-нибудь внешнем», а это внешнее видит он, прежде всего, в богатстве: «Ты рад бы был захватить все стада Хантыгая, всё золото, всё платье, всех красивых женщин. Но ведь ты не поедешь на десяти лошадях разом, не наденешь десять халатов, не съешь и не выпьешь за десятерых. Твоё богатство тебя давило, как ярмо. Вот и теперь, зачем тебе эти верблюды, слуги, тюки с имуществом? Не легче ли тебе идти одному и думать только о себе?»[194] В итоге Бай-Сугды делит всё свое имущество между слугами и отправляет их домой. Но этого оказывается мало для постижения «истины жизни», и он по совету Тююзака отправляется дальше, к хакиму Урумчи-Олою.

Хаким Урумчи-Олой был старцем ста двадцати лет, который жил под открытым небом, это образ типичного аскета: «Он так оброс волосами, что должен был приподнять свои нависшие, тяжёлые от старости брови, чтобы взглянуть на гостя. Длинная борода спускалась до колен. Сквозь рубища выглядывало жёлтое худое тело.»[195] Ему Бай-Сугды признаётся в том, что, кроме богатства и славы, любил он женщин, и эта жажда «томила его всю жизнь». Урумчи-Олой связывает эту страсть Бай-Сугды с питанием и дает ему совет: «Огонь преступных желаний в нас от пищи. Не ешь мяса, не употребляй пряностей и вина, и он потухнет сам собой. Нужно изнурять своё тело трудом, постом и созерцанием, и только тогда ты приблизишься к истине»[196].

И Тююзак, и Урумчи-Олой открыли для лебедя Хантыгая темные стороны его души, «заглянули на дно его сердца»: «О, сколько неправды, зла и похотей он носил в себе целую жизнь и разжигал своими песнями в других.» Еще более разочарованный в себе и своей жизни, но так и не определивший путь своей дальнейшей жизни, отправляется Бай-Сугды к третьему мудрецу. Три года шел он к этому мудрецу, чтобы «достигнуть совершенного из людей и услышать от него слово последней мудрости. Питался он дикими плодами, кореньями и травой, как дикий зверь, и успел позабыть, какой вкус у мяса, сладких вин и сладких плодов»[197].

Следует заметить, что, безусловно, нельзя однозначно связать идею и сюжет данной легенды с концепцией срединного пути, с восьмеричным путем просветления в буддизме, как, к примеру, считает Е. Е. Приказчикова (исследовательница пишет о том, что Мамину-Сибиряку в большей степени импонировала в буддизме не борьба с «жаждой жизни» как источником страдания, но путь преодоления страдания (в том числе и страха смерти!) через постижение идеалов «праведной жизни», которая в соответствии с буддийским кодексом морали включала в себя истинную веру, истинные стремления, правдивую речь, доброе поведение, честный способ добывания средств к жизни, истинное старание, верную память, истинные размышления. Этот кодекс поведения так или иначе и проповедует в легенде хаким Эрьгуудзль, к которому отправляется в конце своего путешествия Лебедь Хантыгая[198]). Как известно, восьмеричный путь был тесно связан с буддийской практикой, а не просто с умозрительным восприятием идеалов праведной жизни. Хотя само осуждение излишнего аскетизма Тююзака и особенно Урумчи-Олоя все же можно соотнести с проповедью Будды о «срединном» пути: «Есть, о, братья, две крайности, которых должен избегать удалившийся от мира. Какие эти две крайности? Одна крайность предполагает жизнь, погруженную в желания, связанную с мирскими наслаждениями; эта жизнь низкая, темная, заурядная, неблагая, бесполезная. Другая крайность предполагает жизнь в самоистязании; эта жизнь исполненная страдания, неблагая, бесполезная. Избегая этих двух крайностей, Татхагата (“Так ушедший” – эпитет, обозначающий Будду) во время просветления постиг срединный путь – путь, способствующий постижению, способствующий пониманию, ведущий к умиротворению, к высшему знанию, к просветлению, к нирване (“Магавагга”, пер. В. Вертоградовой)»