Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - страница 20

.

Один из тех, кто разорвал цепь воплощений – принц Сиддхартха, который «благовествовал, во многом следуя древней священной мудрости, говорившей так:

Царство мира сего и царство смерти – одно; это Искуситель Мара, он же смерть.

Освобождение – в разоблачении духа от его материального одеяния.

Освобождение – в самоотречении…»[135].

В ряду рассказов, наполненных буддийскими аллюзиями или буддийскими реминисценциями, особняком стоит маленький рассказ «Готами»: «Повесть, трижды прекрасная своей краткостью и скромностью, повесть о Готами, которая, сама того не ведая, пришла под сень Благословенного». Если жизнь большинства героев рассказов Бунина подчинена, охвачена иллюзорным стремлением воплощения земного бытия во всех его коллизиях, то совсем иной предстает перед читателем Готами. Неумна, «проста душой» была эта бедная девушка, но ее кротость и тихая прелесть ее очаровали царского сына. А родив дитя, Готами «покорно приняла охлаждение к ней юноши и устранилась от глаз его, дабы не испытывал он смущения и виновности, случайно встречая ее». Она «поселилась в простой хижине на берегу прудов, приняв на себя обязанность кормить лебедей, плававших в тех прудах среди трав и цветов»[136].

«И была до времени счастлива, приготовляясь, сама того не ведая, к тем великим скорбям, что должны были прийти на законную смену этому счастью и направить ее на путь едино истинный, в среду Братии Желтого облачения»[137].

Так кто же расторгнет Цепь? «Блаженны смиренные сердцем, расторгшие Цепь.

В обители высокой радости живем мы, ничего в этом мире не любящие и подобные птице, которая несет с собой только крылья» [138].

Страждущие, испытывающие жажду жизни и жажду чувств, повторяющие звенья перевоплощения, по-разному приходят к истинному освобождению и спасению от страданий – к отречению от Личности и ее желаний.

В связи с анализом буддийских интенций в творчестве Бунина исследователи задают вопрос, насколько осознанно использовал Бунин буддийские идеи. В частности, Солоухина убеждена в том, что Бунин четко осознавал, что «многие тона его мироощущения. совпадают с идеями проповедей Будды». Доказательством тому служат его высказывания, многочисленные ссылки на тексты учения и пересказы легенд из жизни Будды[139]. Исследовательница связывает обращение Бунина к буддизму и с его увлечением толстовством и Толстым, поскольку «впервые в творчестве Бунина слова “Будда – учитель человечества” произносит толстовец Каменский, герой раннего рассказа “На даче” (1895)», а «через сорок с лишним лет в “Освобождении Толстого” Бунин соотнесет свои взгляды на жизнь, смерть, основные моменты бытия с “буддийскими” высказываниями Толстого» [140]. По ее мнению, сказалось и общее увлечение Востоком и восточными учениями российской интеллигенцией в конце XIX – начале XX в. Она справедливо отмечает, что в те годы активно переводятся научные работы М. Миллера, Г. Ольденберга, большое влияние на общественную и литературно-художественную мысль оказывает деятельность российских буддологов (Ф. И. Щербатского, С. Ф. Ольденбурга, О. О. Розенберга)[141].

Без сомнения, во многом определило увлечение Востоком и путешествие на Цейлон, которое длилось с середины декабря 1910 г. до середины апреля 1911 г. В литературе отмечается, что именно после этой поездки Бунин «начал свободно, на память цитировать высказывания Будды. В 1912 году он подписывает одну из своих фотографий словами чуть перефразированной буддийской сутты “Да будут счастливы все существа, и слабые и сильные, и видимые, и родившиеся и не рожденные еще”»[142]. Именно с темой Цейлона связаны у него такие произведения, как «Царь царей», «Ночь отречения», «Готами», «Соотечественник», «Воды многие», «Ночь» и другие рассказы. Воспоминаниями о Цейлоне дышат и дневники Бунина: «в 1915 году Бунин записывает в дневнике: “Тихий, теплый день. Пытаюсь сесть за писание. Сердце и голова тихи, пусты и безжизненны. Порою полное отчаяние. Неужели конец мне как писателю? Только о Цейлоне хочется написать…”»[143]

Литературоведы часто связывают буддийские реминисценции в творчестве Бунина писателя с его особым мироощущением: «Известно, что существовал в жизни реальный прототип Зотова и героя одного из “Невыдуманных рассказов” Вересаева. Но, по замечанию В. Н. Афанасьева, Бунин наделил Зотова чертами, “идущими от мировосприятия, свойственного самому автору”