Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - страница 19

.

Но закончен ли бег? Преодолена ли жажда жизни? Побежден ли бог смерти и жизни Мара? Увы. «Недолгий срок пребудешь ты в покое отдыха, снова и снова, в тысяче воплощений, исторгнет тебя твоя эдемская земля, приют первых людей, познавших желание.»[125] Сон будет недолгим, а мучения жизни вечным кругом повторения. Ибо на них обречен всякий существующий в Цепи, в том, что буддисты называют сансарой.

А что такое беззаботная жизнь его человеческого брата, антипода и двойника – англичанина? «Он был невысок и крепок, в золотых очках, с черными сросшимися бровями, в черных коротких усах, с оливковым цветом лица, на котором тропическое солнце и болезнь печени уже оставили свой смуглый след. Деревянный голос его был тверд и спокоен, но взгляд странен.»[126] Автор несколько раз обращает внимание читателя на этот странный «невидящий» взгляд: «И опять вышел на улицу этот ничего не видящий человек в очках. Пьян был и англичанин, выйдя с сигарой из отеля, – глаза его были сонны, порозовевшее лицо стало как будто полнее. Глаза за блестящими очками стоячие, как будто ничего не видящие и беспокойные»[127]. Жизнь англичанина – это такая же жажда чувства жизни, при этом англичанин ради собственного ощущения жизни готов губить чужие: «Мы все, – коммерсанты, техники, военные, политики, колонизаторы, – мы все, спасаясь от собственной тупости и пустоты, бродим по всему миру. плывем в Индию, в Китай, в Японию – и вот только здесь, на земле древнейшего человечества, в этом потерянном нами эдеме, который мы называем нашими колониями и жадно ограбляем, среди грязи, чумы, холеры, лихорадок и цветных людей, обращенных нами в скотов, только здесь чувствуем в некоторой мере жизнь, смерть, божество.»[128]

Мучительна и полна страданий жизнь бедняков, жизнь тех, кто своим непосильным трудом обеспечивает роскошь жизни других. Но счастливы ли другие, богатые? На «серых» лицах европейцев, идущих в отель, «следы усталости, истомы от зноя, морской качки и болезней», но «у каждого, у каждого в душе было то, что заставляет человека жить и желать сладкого обмана жизни!..»[129].

Это «то» – бесконечная мучительная жажда счастья и наслаждений – и делало их братьями, толкало в круг жизни – мучительной в своем постоянстве поиска наслаждений и разочарований в них: «Люди постоянно идут на пиршества, на прогулки, на забавы, – сказал Возвышенный, некогда посетивший этот райский приют первых людей, познавших желания. – Вид, звуки, вкус, запахи опьяняют их, – сказал он, – желание обвивает их, как ползучее растение, зеленое, красивое и смертоносное, обвивает дерево Шала»[130].

С горечью говорит англичанин о таких, как он: «.Будда, говоривший: “О, вы, князья, властвующие, богатые сокровищами, обращающие друг против друга жадность свою, ненасытно потворствующие своим похотям!” Будда понял, что значит жизнь Личности в этом “мире бывания”, в этой Вселенной, которой мы не постигаем, – и ужаснулся священным ужасом. Мы же возносим нашу Личность превыше небес, мы хотим сосредоточить в ней весь мир.»[131]

Боль и страдания – удел всех, кто сосредоточил весь мир на себе, кто в зеркале судеб человеческих видит лишь себя одного. Неслучайно в монографии Марулло так много внимания отводится именно анализу проблемы «эго» в произведениях Бунина.

В финале «Братьев» англичанин рассказывает уже сонному капитану буддийскую легенду о вороне и слоне: «.ворон кинулся за слоном, бежавшим с лесистой горы к океану; всё сокрушая на пути, ломая заросли, слон обрушился в волны – и ворон, томимый “желанием”, пал за ним и, выждав, пока он захлебнулся и вынырнул из волн, опустился на его ушастую тушу; туша плыла, разлагаясь, а ворон жадно клевал её; когда же очнулся, то увидал, что отнесло его на этой туше далеко, туда, откуда даже на крыльях чайки нет возврата, – и закричал жалким голосом, тем, которого так чутко ждет Смерть. Ужасная легенда!»[132]

Капитан согласился: «Да, это ужасно», – и, «посидев из приличия еще пять минут, поднялся, пожал руку англичанину и пошел в свою большую покойную каюту»[133].

Как же вырваться из Цепи? В чем Освобождение? В «Освобождении Толстого» Бунин попытался понять кризис и духовное преображение великого русского писателя как стремление к Освобождению. Жизнь Толстого кажется ему еще одной попыткой разорвать эту Цепь земной жизни, обусловленной принадлежностью писателя к особому роду людей, это люди «жаждущие раствориться, исчезнуть во Всеедином и вместе с тем еще люто страждущие, тоскующие о всех тех ликах, воплощениях, в коих пребывали они, особенно же о каждом миге своего настоящего…»