— В какую трапезную, олух! В Торговой сидят, у стеня в покоях.
Сквара убежал вон и скоро уже стучал в знакомую дверь.
Жилище Лихаря, тесное, скудное, неуютное, плохо подходило для встречи гостей. Однако Ветер распорядился накрыть почестный стол именно здесь. Стеню уже стало заметно лучше, но не настолько, чтобы выйти и сидеть на пиру. Кого другого можно было бы с прибаутками отнести на руках, устроить мягкое ложе. Одна беда: Лихарь смеяться почти не умел, а над собой и подавно. Кабы по пути совсем не умер от унижения!
Он лежал на правом боку, опираясь на свёрнутое одеяло. Появление дикомыта его мало развеселило, но Скваре было не до злорадства. Он был способен смотреть только на захожниц.
И вот эту женщину, гибкую, скупую в точных движениях, парни на мах обозвали бабнищей?.. Правду сказать, в Твёрже госпожу Айге ещё не так обозвали бы, особенно прежде Беды, когда жизнь шла чинно, святым обыком старины. Стриженый волос с проседью и голова проста… как есть самокрутка, да кабы не подстёга, если по-левобережному. А уж принаряжена! Сверху узкий, вперехват, шугаёк, из-под него, срам глядеть, мужские шерстяные штаны…
Ну и смейся, у кого глаз нет увидеть, что во всей Пятери с госпожой Айге один на один совладал бы лишь Ветер. Сквара низко поклонился, не отходя от порога. Опять вылупил глаза. Покраснел от собственной неучтивости и ещё больше оттого, что спрятать взгляд было превыше сил. Девки, замершие рядком ошую источницы, казались близняшками. Худенькие, прямые, с тонкими скуластыми лицами, с одинаково убранными волосами… Они сидели потупясь, но Сквара всё равно чувствовал: они за ним наблюдали. И весьма пристально.
А он стоял — ну одно слово, пендерь лесной: босиком, в старых штанах, в дыроватой обиходной тельнице, вздетой вместо промокшей. Он же собирался опять идти коловёрт у древоделов просить…
Ветер смотрел на него, безутешно сложив брови домиком. Эх, мол, горе луковое, я-то похвалиться хотел. Сквара понял: сейчас его выставят, осрамив. У госпожи Айге от уголков глаз неожиданно разбежались морщинки.
— Твой учитель сказывает, наставник Галуха нашёл тебя способным к пению. — И наклонила голову. — Спой нам.
У неё был голос привыкшей повелевать, сдержанный, хрипловатый. Голос женщины, пировавшей с источником, державцем и стенем на равных. Не потому, что кто-то из милости привёл её к столу воинов. Сквара покосился на Ветра. Учитель кивнул.
Сквара набрал воздуху в грудь… и вдруг запел совсем не то, что следовало бы по уму.
Кровь на дорогу каплет из ран,
А впереди клубится туман.
Как отличить зерно от пустышки?
Выход от крышки?
Может, зря он полдня нынче думал про Космохвоста и несчастных узников, чьи души вздыхали и перешёптывались в подземельях…
Сердце подскажет праведный путь.
Страх не советчик — надо шагнуть.
Дух собери для яростной вспышки!
Прянь из-под крышки!
Ветер закатил глаза, обречённо понурил голову на руку. Лихарь смотрел не мигая, с чёрной ненавистью. А Инберн — то на одного, то на другого. Сквара вновь почувствовал себя за решёткой. Да не в привычной холоднице — внизу, в тюремном застенке, где урезают дерзкие языки. От этого пелось ещё вдохновенней. Последний раз взмыть на крыльях… ну а там, точно в песне, — ни дна ни покрышки…
Удивительное дело, рта ему никто не заткнул. Взмокший певец смолк сам.
Стал ждать, чтобы учитель прямо сейчас отправил его к столбу.
Первой заговорила источница.
— Хорошая слава, — проговорила она. — Так могли бы возвышать свою веру наши святые предки, которых гнали при Хадуге Жестоком. Кто научил тебя этой песне, дитя? Наш попущеник или другой кто? Отвечай правду.
Сквара покраснел ещё жарче:
— Мне… Владычица… самому вложила… когда запечалился… вот… госпожа.
Девки пошевелились, стали переглядываться. Перед ними стояло одно на всех длинное блюдо, а на нём — настоящий хлеб и на подоплёке пёстрого зелья — кружок жареной колбасы, едва початый. Боги благие, как от него пахло!.. Сквара эту колбасу проглотил бы в один миг и не жуя, но девки были воспитаны в скромности.
Ветер кашлянул:
— Мой ученик по своим делам так часто бывает наказан, что, верно, проникся духом гонимых, — проговорил он с усмешкой.