Так пошло дальше.
Делать прыжки тигрица еще опасалась, чтобы не открыть рану.
Питание было неважное, включительно до маленьких птичек, которые спускались на снег в поисках пищи: это была хроническая ежегодная катастрофа, когда выведенная в это лето птичья молодежь не знала, что делать при первом же снеге…
Так прошел длинный месяц. Положение раненой тигрицы было отчаянное. Исхудала она страшно. Спина ее выгнулась дугою.
На ее счастье не было сильных морозов, а обычные в это время северные муссоны были еще слабы.
………………………………………………………………………………………………………
Выздоровление пришло как-то сразу.
Лихорадка прекратилась. Рану затянуло.
Оживший организм потребовал от пустого желудка серьезного подкрепления.
Началась охота и… даже на диких свиней.
Но и без слов понятно, как наша тигрица была осторожна.
Затаившись где-нибудь в зарослях на пути движения табуна, она внезапным броском сваливала самого жирного молодого кабана и в тот же момент большими скачками уносилась от этого места дальше, откуда терпеливо пережидала, пока встревоженные животные, сбежавшиеся к своему погибшему собрату, с визгом и хрюканием, поднимая свои оскаленные морды в сторону врага, — не успокаивались и не шли дальше на излюбленные ими места под кедровником, или же за жолудями в дубняк.
Кабанов была масса. А молодые из них были так вкусны…
Такой питательный режим поднял и восстановил силы нашей больной.
Спина ее выпрямилась и сделалась шире. Шерсть получила блестящий лоск.
К тигрице возвратился здоровый сон. Постоянное зализывание зажившей раны стало более привычкой, чем необходимой функцией.
Если бы это было не так просто и обычно, она могла бы оценить важность тех средств, которые дала ей природа — шершавый горячий язык и соленую, немного ядовитую слюну: лучшего массажа при залечивании ран не придумает самая строгая медицина.
Но проклятый, кабан оставил ей на память не только этот сборчатый длинный шрам и легкую хромоту, но и более значительное горе — бесплодие!
Нередко после сытного обеда, сладко выспавшись и потянувшись во всю свою трехаршинную длину, она внезапно испытывала прилив какого-то незнакомого ей чувства — чего-то сладкого, как бы забытого и необыкновенного.
Это было чувство неудовлетворенного материнства!..
И таежная пустыня слышала ее мирное, ласковое мурлыкание, каким домашние кошки созывают своих котят.
Но эти ласковые, сдержанные, рокочущие ноты, переходя «на низа», делались похожими на раскаты очень отдаленного грома — так велики были запасы воздуха в легких этой исполинской кошки, что она могла без усилия производить звуки, напоминающие стихийное дыхание природы!..
Бедная, большая полосатая кошка!
………………………………………………………………………………………………………
А мир все-таки так хорош!
Кроме этих временных приступов безотчетного горя, наша тигрица пользовалась всеми его благами.
Встречи с другими тиграми, вначале подозрительные и недружелюбные, оканчивались иногда бешеной игрой, на какую способны только кошачьи породы, начиная с наших любимцев — Мурок, Найтов, Васек и т. д., и кончая львами и тиграми.
Разница между теми и другими была лишь в том, что когда веселились эти десятипудовые чудовища, то, как-будто, лес кругом стонал..
А детей у ней не было.
И не будет, — прибавим мы.
Рана давно закрылась окружающей ее шерстью, которая росла целыми пучками.
Своей легкой хромоты тигрица не замечала, привыкнув соразмерять напряжение своих укороченных мускулов.
………………………………………………………………………………………………………………
Не мало хищных зверей жило в тайге: медведи, барсы, волки, рыси и много копытных.
К медведю тигрица всегда чувствовала отвращение.
При встрече с этим тяжелым увальнем в ней поднималась злая брезгливость.
Но врожденная осторожность заставляла ее обходить этого соседа, и пока она делала круг, чтобы по возможности угадать причину и следствие такой встречи, медведь тоже, из тех же побуждений, топчась своими кривыми лапами на месте, пристально наблюдал за тигрицей, при чем, не доверяя своим маленьким, но зорким глазкам, усиленно втягивал воздух, хлюпая подвижными ноздрями словно клапанами.
Всегда эти случайные встречи кончались к общему удовольствию: тигр уходил в одну сторону, а медведь ломился в чащу и кусты — в другую, каждый по-своему ворча себе под нос.
