Четвертые сутки лежат партизаны, четвертые сутки без воды.
Все так же щебечут птицы на деревьях. Сладко пахнут цветы. В мареве стоят далекие хутора. Поет река под горой. И от этого тихого журчанья струй путаются мысли и жажда ощущается еще мучительнее, еще острее. Кажется, только несколько капель воды — и тело снова станет сильным и можно будет уйти в горы и вырваться из этой гибельной западни.
Но воды нет. Трижды пытались смельчаки спуститься к реке, и трижды пулеметные очереди накрывали их у самых кустов. А тут, как нарочно, ночи лунные и светлые, как день. И люди недвижно лежат под соснами. Играют солнечные блики на траве. И все так же, словно дразня и насмехаясь, журчит река.
Утром Евгений нашел в дупле старой лиственницы маленькую лужицу затхлой темнокоричневой воды. Он намочил в ней платок и дал раненым по нескольку капель. Вода пахла сыростью и гнилью. Но раненые глотали ее так, как знатоки смакуют драгоценное старое вино.
Сейчас нет даже этой воды. Люди лежат недвижно в траве и смотрят, как плывут по синему небу легкие белые облака. Хотя бы дождь, маленький, короткий дождь! Но дождя нет. Пересохло горло. Даже шопотом сказанное слово вызывает острую, режущую боль. Мутится рассудок. Некоторые бредят.
— Иду, Евгений Петрович. Лучше от пули умереть, чем этак мучиться.
Иван Тихонович прикрепляет к поясу несколько фляжек.
— Я беру с собой Плетнева. Мы с ним вместе лет десять на кабанов ходили. Авось…
Расчет у Ивана Тихоновича прост: после полудня, отобедав, немцы, разморенные едой и солнцем, едва ли будут зорко охранять подступы к реке.
С края поляны Евгений видит, как ползут к воде охотники. Они уже на середине пути. Осталось каких-нибудь сто метров до кустов у реки.
Люди на поляне замерли. Ждут, нервничают.
— Евгений Петрович, как?
— Ползут, ползут…
С Плетневым какая-то заминка. Иван Тихонович вернулся к нему. Минуты две лежит рядом с Плетневым. Потом пополз один. Плетнев остался: надо думать, выбился из сил. Или, может быть, у них родился новый план?..
— Ну, как там наши?
— Скоро будет вода.
— Скорей бы…
Иван Тихонович исчезает в кустах у реки. Сейчас он набирает воду…
Автоматная очередь. Трое немцев, выскочив из густой травы, бегут туда, где должен быть Иван Тихонович.
Евгений вскидывает винтовку. Один немец падает.
Тотчас же по горке начинают бить пулеметы. Евгений прижимается к земле. Жужжат пули, не дают поднять голову. В коротких перерывах между очередями слышится глухая возня у реки, голоса, крики.
Когда пулеметы смолкли, Евгений увидел: далеко, по лугу, немцы ведут к станице партизан. Плетнев еле передвигает ноги. Его бьют прикладом. Он падает. Потом снова поднимается и, хромая, идет вслед за Иваном Тихоновичем.
Евгений возвращается к своим. Его ни о чем не спрашивают. Все ясно…
Спускается вечер. Над рекой поднимается сизый туман. Сверкают серебристые изломы гор. Темный лес сонно покачивает мягкими вершинами елей. Тают во мгле скалы. Монотонно шумит река.
— Я пойду, Евгений Петрович. Возьму с собой Геню и пойду.
Это говорит Валерий. Он держится лучше всех — только глаза ввалились и покраснели.
В распоряжении Валерия и Гени один короткий час темноты — от захода солнца до восхода луны.
Надежды мало: в это время немцы особенно бдительны. Но это последняя попытка. Если ребята не добудут воды, надо уходить в горы. Быть может, кто-нибудь и сумеет добраться до лагеря. Лучше смерть в горах, чем здесь, в мышеловке.
Евгений ждет.
Тишина.
И вдруг в той стороне, куда ушли Валерий с Геней, завыли мины.
Конец…
Надо собираться, поднимать людей — тех, кого еще можно поднять.
Стрельба затихает. Где-то в лесу незнакомо кричит ночная птица.
Сигнал?
Нет, ждать помощи неоткуда.
