– Я привыкла быть не такой, как все. Не забывай: я оставалась двадцативосьмилетней девственницей до прошлой ночи. – И лукаво улыбнулась.
– Как я могу забыть?
– Ну, не знаю. Может, тебе нужно освежить память. – И оказалась у его груди, гладя по спине и едва не мурлыкая от удовольствия.
– Элисон? – Максимо стиснул ей голое бедро.
– Хм? – простонала она.
– Я хочу тебе кое-что показать.
– Ты уже показал… – она удобно устроилась у его груди и уточнила: – дважды.
– Я не про это.
Элисон вздохнула:
– Придется все-таки встать.
– Желательно.
Они провели большую часть утра в постели, и сейчас было уже за полдень. Элисон находилась в томном состоянии, но до конца она не насытилась. Его поцелуи, объятия, ласки, то, как он овладевал ею… ей больше ничего не нужно.
– Хорошо, я встану, но тебе придется накормить нас с ребенком.
– Я и помыслить не могу, чтобы оставить вас голодными.
Он накормил ее ланчем: целое блюдо пасты со сливочным соусом. Утренняя тошнота больше ее не мучила, и к Элисон вернулся прежний аппетит. Когда она поела, Максимо взял ее руку и вывел из виллы.
К скале, которая выходила на пляж, прилепился маленький белый домик, выглядевший так, словно был частью утеса. Домик был построен раньше, чем вилла. Толстые виноградные лозы, увивавшие стены, были явно старые.
– Какое чудо, – восхитилась Элисон.
– Это моя студия. Там удивительный естественный свет. – Он вытащил ключ из кармана джинсов и вставил в древнюю замочную скважину. – Я специально выбрал место для виллы рядом.
Элисон вошла внутрь и поразилась тому, что все сделано по-современному, много света и воздуха.
– Там спальня и ванная. – Максимо указал на кухоньку, напоминавшую камбуз, и на закрытую дверь за кухней. В основном помещении мебели было мало: кушетка, мольберт и картины на стенах, написанные в реалистичной манере и напоминавшие фотографии.
– Макс… ты сам их написал?
Она увидела его характер в каждом мазке: все тщательно, четко вырисовано. Максимо ухватил суть того, что видел, и передал свое видение на холсте. В картинах не было свободной интерпретации, широкого, абстрактного выражения, что свойственно современным художникам, но тогда это не были бы картины Максимо.
– Да, сам, – ответил он.
– А кто-нибудь знает об этом?
Он отрицательно покачал головой и встал у нее за спиной.
– Да я понемногу, по-любительски рисовал все эти годы.
– Это преступление! Макс, картины прекрасные! – Она подошла поближе и стала рассматривать пейзаж, где волны разбивались о скалы. Это был вид из окна, и рисунок полностью воспроизвел реальность. Все выглядело живым: вода, ветер, от порывов которого колыхалась зеленая трава, словно морская рябь.
– Такие картины не пользуются успехом. Я вкладываю деньги в искусство, а такого рода живопись висит в приемных врачей.
– Они замечательные. – Элисон протянула руку к картине. – Ты рисуешь только пейзажи?
– До сих пор только это и рисовал. У меня нет достаточно свободного времени, чтобы этим заниматься.
– Селена их никогда не видела? – спросила Элисон и заметила, как глаза у него потемнели.
– Нет.
Никаких объяснений не последовало, да ей и не надо ничего объяснять. Селена не любила мужчину, стоящего перед ней. Она, возможно, любила свое представление о нем: влиятельный красивый принц с потрясающей фигурой и восхитительный в постели. Но она его не любила. А в нем много всего такого, что он не открывает окружающим людям. Ей, Элисон, повезло: она смогла заглянуть ему в душу.
– Я счастлива, что ты показал мне картины.
Максимо повернулся к ней:
– Я хочу написать твой портрет.
– Мой?
Он засмеялся:
– Да. Я никогда не писал портретов. Не было вдохновения. Но тебя я хочу написать.
Элисон поняла, что для него это интимнее их любовных отношений. Он хочет разделить с ней то, что не делил ни с одним человеком, ни с одной другой женщиной. Сердце у нее ликовало.
– Мне будет приятно.
Он обнял ее и за подбородок приподнял ей лицо, чтобы их глаза встретились.
– Я хочу нарисовать тебя всю.
Она не сразу поняла, о чем он, а когда поняла, то ужаснулась.
– Я не смогу! – Щеки у нее запылали от мысли, что она будет обнажена при ярком дневном свете, будет лежать в таком виде часами. Элисон закусила губу – она не уверена, что надо согласиться.
