– Имбирь просто чудо. Это разрешит мои проблемы. Физические, я имею в виду.
– Вы смотрите на это как на проблему?
Элисон сделала еще глоток и бросила на него строгий взгляд:
– Ну, утренняя тошнота – это своего рода проблема.
– Я не считаю это проблемой.
– То есть как?..
– Потому что я хочу стать отцом. Я перестал верить, что это когда-либо случится, поэтому это не проблема… для меня.
Она опустила голову и прижала бокал ко лбу.
– Я не знаю, что делать.
– Выходите за меня. Это самое лучшее решение. Для ребенка. Для нас.
Она вскинула голову:
– Почему это самое лучшее для нас?
– Если мы поженимся, то наш ребенок будет с нами постоянно. Никаких пропущенных рождественских праздников или уик-эндов без кого-либо из родителей. Если у нас будет совместная опека, то ни у вас, ни у меня не получится всегда быть с ребенком.
– Это правда, – согласилась она.
– И я не могу поверить, что вы намерены провести всю жизнь без мужчины. Вам сколько лет, двадцать девять?
Медно-золотистые глаза сощурились.
– Двадцать восемь.
– В любом случае вы еще слишком молоды, чтобы вести жизнь затворницы. Одной растить ребенка и иметь личную жизнь не легко. Если мы поженимся, то все разрешится само собой. У нас с вами достаточная взаимная симпатия. Вы же не будете это отрицать?
Она взяла с подноса крекер и сухо заметила:
– Меня мало волнует то, как ребенок повлияет на мою сексуальную жизнь.
– Сейчас, возможно, не волнует, но в конце концов это произойдет. Я также предлагаю вам финансовое обеспечение. Вы будете делать то, что пожелаете.
– И остаться дома с ребенком?
– Если захотите. Или вы можете продолжить работать, а наш ребенок получит самый лучший уход.
– Я не смогла бы продолжать работать.
– А я считал, что для вас работа очень важна.
– Да, но воспитание ребенка мне важнее.
Максимо молча смотрел на нее, подняв брови. Он ждал, что еще она скажет.
Элисон не была уверена, что сумеет объяснить ему, какой матерью хочет быть. Она хотела находиться дома, когда ребенок возвращается из школы, хотела печь ему булочки и ездить вместе с ним на футбол. Хотела быть с ним рядом, жить одними интересами. Хотела быть всем для него, поскольку оба ее родителя этого ей не дали.
– Если это то, к чему вы стремитесь, то тогда я не понимаю, как вы можете хотеть, чтобы ребенка возили от одного родителя к другому.
Элисон до крови прикусила губу.
– Но ведь мы с вами не бывшие, ненавидящие друг друга родители. Мы можем проводить какое-то время вместе. Я иногда могла бы пожить здесь.
– Вы полагаете, что такого рода проживание лучше, чем полноценная семья?
– Я вот что полагаю: у нас чрезвычайно необычная ситуация, а вы делаете вид, что мы можем превратить эту ситуацию в идеальную семью.
– Я пытаюсь сделать как можно лучше. Это вы слишком эгоистичны, чтобы поступить правильно в интересах нашего сына или дочери.
Элисон глотнула еще имбирного напитка.
– Не понимаю, почему именно вы так настаиваете на браке, – сказала она, чувствуя, что тошнота проходит, и ее не вытошнит на пуховое одеяло с красивым цветочным узором. – Скорее должно быть наоборот, вам не кажется?
У него вырвался иронический смешок.
– По общепринятым понятиям – да, но нашу ситуацию едва ли назовешь таковой. В нашем случае у меня самый реалистичный подход к тому, что такое быть королевским бастардом.
– Не называйте его так! – возмутилась Элисон, прижав ладонь к животу. – Это ужасное определение. В наши дни никто не употребляет это слово!
– В Соединенных Штатах – возможно, и среди вашего круга знакомых тоже так не говорят. Но здесь, среди правящего класса, законность играет огромную роль. Вы хоть представляете, что наш сын или дочь могут стать грязным секретом семьи Росси? Вы хотите, чтобы его или ее всю жизнь преследовали низкие сплетни? Обстоятельства зачатия не имеют значения. А вот, что скажут люди, имеет. Они нарисуют отвратительную картину, какую только можно представить, и выдадут за правду. Нравится вам этот термин или нет, если вы твердо решили не выходить за меня, то вам следует к этому привыкнуть.
Нарисованный им сценарий был жутким. Когда их ребенок войдет в комнату, окружающие перестанут разговаривать и будут смотреть на него с осуждением, не захотят с ним общаться – и все это едва заметно, но тем не менее мучительно.
