— Довольно и этого! — сказал он и спрятал свечку и спички в карман.
В эту минуту вошел ловчий и быстро окинул всех взглядом. То был молодой человек с суровыми чертами лица, на котором сразу же отразился страх, когда была обнаружена пропажа порохового рога.
— Ого! Из моей собственной комнаты! — воскликнул он, и кровь бросилась в его смуглое лицо.
Он подошел к наследному принцу, забившемуся в угол и обеими руками прятавшему за спиной рог с порохом, и без церемонии взял герцогского сына за плечо. Но что тут началось! Принц затопал ногами, его маленький брат стал тащить ловчего назад за сюртук, а Лео подлетел к нему с поднятым хлыстом.
— Ну, погоди! Я расправлюсь с тобой так же, как дедушка! — крикнул он. — Помнишь ли ты, как он ударил тебя хлыстом по лицу?
Ловчий вдруг помертвел; он поднял кулак, чтобы обрушить его на неукротимого мальчика, но вовремя опомнился.
— Негодяй! — проговорил он, с трудом сдерживая гнев. — Мне что, пожалуй, делайте, что хотите! Я бы всех вас взорвал!
И он вышел, сильно хлопнув дверью. Дети, затаив дыхание, ждали, когда стихнут его шаги, а потом выпорхнули наружу.
Немного погодя из домика выбежала Лен и, прикрывая рукой глаза от солнца, пристально посмотрела в глубину парка. Это происходило в то время, когда Майнау в сопровождении двух дам возвращался к кленовым деревьям.
— Что такое, Лен? — спросил он, заметив ее волнение.
— Они в индийском саду, то есть дети, барон! Я видела, как побежал туда маленький барон, — сказала она торопливо. — Господи помилуй! Они ведь взяли с собой порох и спички! Мне только что сказал это ловчий.
С криком ужаса повисла герцогиня на руке Майнау, который тотчас же направился к «Кашмирской долине». Лиана и фрейлина поспешили за ним, а воспитатель, беспечно бродивший вдоль шпалер, услышав гневный зов герцогини, также бросился вслед за ними, широко шагая своими длинными ногами.
Они пришли как раз вовремя, чтобы испытать тот ужас, какой обыкновенно ощущаешь при неминуемой опасности.
Посреди веранды индийского домика на блестящей пальмовой циновке сидели дети; они насыпали перед собой небольшую горку пороху, а в середину ее воткнули зажженный восковой огарок, тоненький фитилек которого горел ярко, и достаточно было малейшего движения воздуха или чьего-либо резкого выдоха — и порох моментально вспыхнул бы! Конечно, этой ничтожной горсточки пороха недостаточно было для того, чтобы взорвать дом «колдуньи», чего так хотели сорванцы, — опасность была в беспечности детей, которые, всецело отдавшись своей затее, не думали о себе. Тесно прижавшись друг к другу, они окружили то, что они называли миной и, наклонившись над ней, с затаенным дыханием ждали момента, когда фитиль догорит и огонь доберется до пороха.
Лео, сидевший на корточках между принцами, раньше других заметил движущуюся к ним группу.
— Тише, папа! Мы взорвем колдунью!.. — произнес он почти шепотом и не отводя глаз от огня.
Одним прыжком очутился Майнау у веранды; не поднимаясь по ступеням, он нагнулся и пальцами загасил пламя свечи. А когда распрямился, был бледен как смерть. Герцогиня же истерически рыдала, поддерживаемая фрейлиной. Однако она смогла взять себя в руки.
— Принцы сегодня лягут спать без ужина, а завтра в наказание не будут кататься верхом, господин Вертер! — сказала она строго, в то время как Майнау журил Лео и тряс его за плечи.
Лиана подошла и обняла плачущего ребенка.
— Неужели, Майнау, ты и в самом деле будешь взыскивать с него за грехи его прежней наставницы? — спросила она кротко, но серьезно. — Мне кажется, это было бы так же несправедливо, как если бы кто вздумал осуждать народ за подобное жестокосердие, тогда как в сознание людей систематически внедряют нелепые поверья.
Она нежно провела дрожащей рукой по чудным глазам мальчика, которые избежали страшной участи стать незрячими только благодаря своевременному вмешательству отца. Лицо герцогини приняло тот мертвенно-болезненный оттенок, который напугал Лиану при первой их встрече в лесу. Герцогиня забыла, что рядом стояли фрейлина, воспитатель ее детей и сам Майнау, на губах которого так часто появлялась насмешливая и торжествующая улыбка. Она видела только, что молодая прекрасная женщина прижимает к сердцу мальчика, а это был его ребенок, его копия, на которую эта равнодушная молодая женщина так спокойно заявляла свои материнские права, — и это было невыносимо! Тщательно скрываемая ревность охватила ее с новой силою… Она смогла удержаться и не вырвать у ненавистной ей особы ребенка своими царственными руками, но не сумела и дальше играть роль милостивой и благосклонной повелительницы.
