Надо ли говорить, что только болезненное состояние сестры и мое чувство к вам заставили меня сдержаться и не наказать бесчестного человека в вашем присутствии? Теперь он навсегда покинул Линдгоф и никогда больше не встретится на вашем пути. Можете ли вы забыть об оскорблении, нанесенном вам сегодня в моем доме?
Он давно уже держал ее руки в своих и крепко прижимал их к груди.
Она не противилась и дрожащим голосом ответила утвердительно на его вопрос.
— Итак, моя милая златокудрая Эльза, забудем все, что случилось между началом и окончанием пожелания. Моя прелестная фея, моя маленькая Елизавета Фербер снова стоит передо мной и повторяет пожелание слово в слово, не правда ли? Ведь я услышу все пожелание, то есть последнюю фразу, так некстати и жестоко прерванную?
— Вот вам моя рука как залог невыразимого счастья, — смущенно пролепетала девушка, покраснев.
— …Я хочу быть твоею на всю жизнь, — подсказал ей фон Вальде следующую фразу.
Но напрасно она приоткрыла рот, желая повторить эти слова, так торжественно и с таким чувством произнесенные им. Слезы хлынули из ее глаз, и она обвила руками шею того, кто с восторгом прижимал ее к своей груди.
— Ну вот, мое небесное видение опять ускользает от меня, — сказал он со вздохом, когда Елизавета осторожно высвободилась из его объятий. — Оставь мне хотя бы свою руку, Эльза, мне нужно научиться верить своему счастью. Когда ты сегодня покинешь меня, мой разум снова погрузится во мрак сомнений. Осознаешь ли ты, что ради меня должна оставить мать, отца и свое родное гнездо там, на горе? Поняла ли, что теперь ты моя безвозвратно?
— Да, я это знаю и желаю этого, Рудольф, — сказала она с улыбкой, но твердо.
— Будь благословенна за эти слова, моя любимая! Но ты должна развеять все мои сомнения. Не было ли это только жалостью ко мне? Не она ли заставила тебя принять мое предложение?
— Нет, Рудольф, любовь к тебе живет в моем сердце с того времени — не странно ли это? — как я увидела твои пылающие гневом глаза и услышала твой голос, неумолимо осуждающий человеческую жестокость и несправедливость. И с той самой мину ты это чувство никогда не покидало меня. Напротив, оно все усиливалось, несмотря на мои старания уничтожить его, несмотря на все резкие слова, оскорблявшие меня.
— Кто говорил их?
— Ты сам, ты бывал вспыльчив и очень резок!
— Ах, дитя, то были вспышки неудержимой ревности! Я всю свою жизнь упражнялся в самообладании, но с ужаснейшим из всех мучений — ревностью — справиться не в силах. И из-за этого моя маленькая девочка хотела закрыть для меня двери рая, которые теперь распахнулись передо мной!
— Один твой ласковый взгляд заставлял меня забывать об обидах, но тут вмешивался другой упорный боец — рассудок! Это он удерживал в памяти все рассказы о твоем невероятном аристократическом высокомерии и упорно напоминал моему сердцу о причине, по которой ты отказался от руки фрейлины княгини.
— А, шестнадцать предков! — рассмеялся Рудольф. — Знаешь, маленькая златокудрая Эльза, это перст Немезиды, — уже серьезно продолжил он. — Я, во избежание всяких неприятностей, схватился, недолго думая, за первое попавшееся средство, которое, как теперь вижу, едва не лишило меня счастья всей моей жизни. Я был в очень хороших отношениях с князем Л., но пребывание при его дворе в течение некоторого времени стало для меня совершенно отравлено тем, что меня хотели во что бы то ни стало женить. Принцесса Екатерина вбила себе в голову, что должна сосватать мне одну из своих фрейлин. Она не допускала мысли, что девушка может мне не понравиться, так как та считалась первой красавицей и кружила всем головы. Все мои протесты ни к чему не привели, и однажды я решил положить конец этому, объявив, что подобный выбор ее светлости заставит меня лишиться одного из моих имений, так как оно, согласно завещанию моего дяди, должно перейти в казну, если у девушки, которую я изберу себе в жены, не будет шестнадцати поколений предков. После этого заявления все мои мучения кончились. Во всем маленьком княжестве не было такой родословной. И все, конечно, думали, что я действительно хочу сохранить имение.
