— Прости, дорогая Амалия, — заговорила Елена довольно резко, — но ты ошибаешься. Я знаю наверняка, что жена письмоводителя — не единственная дворянка, вышедшая замуж за одного из Ферберов. Все они красивые, незаурядные люди, личные качества которых берут верх над сословными предрассудками. Вполне возможно, что в их роду не больше неравных браков, чем в роду Лессен, а ты, вероятно, не станешь утверждать, что в жилах Бэллы течет абсолютно чистая дворянская кровь?
Бледные щеки баронессы покрылись легким румянцем, и она бросила далеко не кроткий взгляд на девушку, но тотчас на ее губах появилась примирительная улыбка. К своему ужасу, со вчерашнего дня она чувствовала, что почва ускользает из-под ее ног. Это было очень неприятно — встречать возражение там, где она привыкла рассчитывать на слепую покорность.
Она была права, приписывая изменившееся отношение к ней Елены не столько «ужасному» влиянию брата, сколько своему собственному сыну, который в последние дни держался весьма необычно. Елена, хотя и была от природы благородной натурой, с детства привыкла считать себя предметом самой нежной заботы и внимания. Постоянная заботливость Гольфельда, некоторые случайно брошенные нежные словечки подтверждали мнение Елены, что ее чувство небезответно. И вдруг он сделался оскорбительно рассеянным и невнимательным! Елена испытывала ужаснейшие мучения, внутри у нее все кипело от возмущения. Ее оскорбленное женское достоинство, никогда ранее не испытываемый гнев и безграничная любовь — все это боролось одно с другим. Она сделалась ворчливой и раздражительной, однако эти свойства проявлялись не по отношению к тому, чью власть над собой Елена готова была признать.
Перед тем как горничная баронессы вошла в комнату с каким-то сообщением, однако прежде рассказала о необычайном происшествии в Гнадеке, Гольфельд читал дамам вслух. Если бы взор Елены не был устремлен на рассказчицу, она заметила бы, как изменилось выражение лица ее двоюродного брата. Он слушал новости с чувством глубокого удовлетворения, затаив дыхание. Найденные драгоценности успели уже превратиться в «несметные сокровища», а гроб прекрасной Лилы стал серебряным.
Баронесса также не заметила разительной перемены, происшедшей с ее сыном, и после иронического замечания Елены относительно благородного происхождения семьи Лессен бросила на него сердитый взгляд. Она была чрезвычайно удивлена, увидев, что он вдруг пододвинулся к Елене, поправил подушку за ее спиной и повернул букет так, чтобы она могла вдыхать его аромат.
— Елена абсолютно права, мама, — сказал Гольфельд, повернувшись к девушке и бросая на нее ласковый взгляд. — Тебе меньше, чем кому-либо, следовало бы критиковать родословную этой семьи.
Баронесса была достаточно умна для того, чтобы сдержаться и не сделать резкое замечание, и сказала лишь, что все это похоже на сказку и в это трудно поверить. Она должна услышать об этом случае от какого-нибудь более надежного свидетеля, чем каменщики, и убедиться, что это правда.
Этот самый свидетель, как по волшебству, как раз появился под окнами. Это был Рейнгард, возвращавшийся из замка. Он усмехнулся, когда ему передали, что госпожа фон Вальде просит его немедленно к себе, так как он знал, что о находке в Гнадеке здесь уже известно — слуги тотчас же насели на него с расспросами, — и сразу понял, зачем его зовут.
Едва он успел войти, как был засыпан вопросами. Он отвечал с обычным спокойствием, и его чрезвычайно смешило, что за показным равнодушием баронесса скрывает напряженное любопытство и глубокую досаду.
— И что же, Ферберы на основании этой бумаги действительно могут заявить свои права на это имя? — спросила она, вынимая из вазы большой георгин и усердно нюхая его.
— Ну а кто может оспаривать у них это право? — ответил Рейнгард. — Им надо только доказать, что они — потомки Ганса фон Гнадевица, а это они могут сделать в любой момент.
Баронесса откинулась на спинку кресла и опустила веки, как бы очень утомившись или потеряв интерес к этому событию.
— И что же, эти «сокровища Голконды[37]» действительно так несметны, как говорят? — спросила она.
