После ужина Елизавета пошла в лесничество, где, к своему большому удовольствию, узнала, что дядя отправился в Линдгоф. Отдав Сабине шляпу, девушка сообщила ей о странном поведении Берты и спросила, вернулась ли та домой. Сабина была и возмущена, и расстроена.
— Уверяю вас, деточка, если бы вы были одна, эта девица выцарапала бы вам глаза, — сказала она. — Я не могу понять, что с ней случилось. Она не спит по ночам, все бегает взад и вперед и разговаривает сама с собой. Если бы я только могла собраться с духом и открыть дверь, когда она там беснуется! Но я не могу, хоть вы меня озолотите. Вы посмеетесь надо мною, я это знаю, но Берта не в своем уме. Посмотрите ей в глаза — они так и горят! Я молчу и ничего не говорю. Господин лесничий спит крепко, но я прекрасно знаю, что Берта по ночам убегает, а вместе с ней исчезает и цепная собака. Это единственное существо в доме, которое, похоже, любит ее и никогда не трогает.
— Так дядя не знает об этом? — поразилась Елизавета.
— Сохрани Бог! Я ничего ему не скажу, а то мне попадет.
— Но, Сабина, ведь ваше молчание может привести к беде. Дом стоит так уединенно… Если в доме нет собаки…
— Я не отхожу от окна и жду, пока девочка не вернется и не привяжет собаку.
— Ведь вы приносите большую жертву своим суеверием. Не лучше ли было бы Берту…
— Тише, не так громко, вон она сидит, — и Сабина указала на скамью под старой грушей посреди двора.
Елизавета медленно подошла ближе. На скамье сидела Берта и чистила бобы. Она показалась девушке сильно похудевшей: под глазами лежали темные тени, а между бровями образовалась глубокая складка. Все это придавало ее лицу страдальческое выражение. Елизавета вмиг забыла, с какой враждебностью относилась к ней Берта, и хотела было подойти к ней, однако Сабина схватила ее за руку и поспешно прошептала:
— Не ходите, я этого не допущу. Она вполне может пырнуть вас ножом.
— Но она так несчастна! Мне, может быть, удастся убедить ее в том, что я испытываю к ней только искреннее сочувствие…
— Нет, нет, уверяю вас, это ничего не даст, сейчас вы убедитесь в этом.
Сабина спустилась во двор. Берта так и не подняла на нее глаз.
— Барышня Эльза нашла ее, — сказала Сабина, подавая Берте шляпу, а потом, положив обе руки ей на плечи, ласково добавила: — Она хотела бы сказать вам несколько слов.
Берта вскочила, как будто ей нанесли смертельное оскорбление, с гневом стряхнула руки старушки и направила яростный взгляд в ту сторону, где стояла Елизавета, — это говорило о том, что она давно заметила присутствие фрейлейн Фербер… Бросив нож на стол, она отскочила, причем опрокинула корзину с бобами, разлетевшимися в разные стороны, и побежала в дом. В открытое окно было слышно, как она захлопнула дверь и закрыла задвижку.
Елизавета была ошеломлена и огорчена. Она охотно сблизилась бы с этой несчастной, но теперь убедилась, что лучше отказаться от этой затеи.
Елизавета в течение всей недели ходила в Линдгоф. Елена фон Вальде стала быстро поправляться с того дня, как они пили кофе и когда вернулся сын баронессы. Елена с особым рвением разучивала несколько музыкальных пьес в четыре руки и под большим секретом сообщила Елизавете, что в конце августа будет день рождения ее брата. Она готовила сюрприз к этому дню — хотела, чтобы он первый раз после долгого перерыва снова услышал ее игру, что, без сомнения, обрадует его.
Елизавета ждала этих уроков с каким-то странным чувством, соединяющим в себе радость, страх и неприязнь. Она не понимала, почему это так, но замок и парк приобрели для нее особую прелесть. Она даже чувствовала необычайную привязанность к той скамейке, на которой сидела с фон Вальде, и всегда делала небольшой крюк, чтобы пройти мимо нее. А вот страх и неприязнь внушало ей поведение Гольфельда. После того как она несколько раз уклонилась от встречи с ним в парке, свернув на другую дорожку, он без церемонии явился в комнату Елены, когда там была Елизавета, и попросил разрешения присутствовать на уроке. К ужасу Елизаветы, Елена с радостью согласилась. Он стал приходить постоянно, молча клал несколько свежих цветов на рояль перед Еленой, вследствие чего та неизменно брала несколько фальшивых аккордов, затем садился к окну, откуда мог прекрасно видеть играющих, и прикрывал глаза рукой, как бы желая отрешиться от мира. Однако Елизавета, к своей величайшей досаде, заметила, что, закрывая лицо, он следил за каждым ее движением.
