— А он когда-нибудь признавался тебе… что он натворил?
— Что ты хочешь сказать?
— Ну, почему его вели продавать?
— Он много задолжал.
— А…
«Могло бы быть и много хуже», — подумал Колин.
— Он попытался открыть гостиницу в той же деревне, но получше качеством. Но у него не хватило денег да еще не повезло, и он обанкротился.
— Ясно.
— После этого он стал собственностью своих кредиторов, — добавила Эмма. — Ты можешь себе такое представить?
— Да, не повезло ему.
— Это просто возмутительно!
— Но ты его спасла от этой участи.
— Я ему, конечно, тут же дала свободу.
— Конечно.
Эмма подозрительно поглядела на Колина:
— Уж не насмехаетесь ли вы надо мной, милорд?
— Наоборот, я тобой восхищаюсь. Я просто пытаюсь представить себе, кто еще из моих знакомых дам мог бы, пережив подобное нападение, не раздумывая купить огромного раба.
— А что еще мне оставалось делать?
— Закатить истерику. Упасть в обморок. Разрыдаться.
— Ну и какой от этого был бы прок?
Колин расхохотался:
— Ни малейшего, моя неустрашимая Эмма!
Молодая баронесса Сент-Моур неторопливо шла по площади к своему дому, разглядывая два куска обоев, которые держала в руках. Она переводила взгляд с одного на другой и никак не могла решить, который больше подойдет для ее спальни в Треваллане.
— А тебе какие больше нравятся, Ферек, — спросила она слугу, — в цветочек или в полоску?
— Мне нравятся те, что выбрал я.
Эмма вздохнула. Фереку почему-то приглянулись обои совсем другого рисунка, и он горячо убеждал Эмму купить именно их. Хозяин магазина был шокирован тем, что слуга осмеливается давать советы своей хозяйке.
— Нет уж, я не желаю спать в окружении несущихся вскачь лошадей да еще на фоне грозовых туч, — возразила Эмма, наверное, уже в шестой раз. — Или эти, или вот эти.
— Те куда интереснее, — настаивал Ферек.
— Чересчур уж интересные. Надо выбрать из этих двух. Больше я и искать не буду. У меня голова кружится от всех этих обоев.
— Обстановка в английских домах такая… невыразительная, — заявил Ферек.
Эмма посмотрела на него с удивлением.
— Я выучил несколько новых слов, — с гордостью сообщил ей Ферек. — От этого человечка, что торгует обоями.
Эмма глядела на него непонимающим взглядом.
— Он сказал, что желтые обои невыразительные, — пояснил Ферек.
— А, помню.
— Это значит — скучные, без огонька, — продолжал Ферек. — Да он и сам невыразительный.
Эмма подавила усмешку.
— Так нельзя отзываться о людях, Ферек.
— Вот это по-английски: говорить нельзя, делать нельзя, замечать нельзя, — проворчал Ферек и умолк с недовольным видом.
Но Эмма уже привыкла к его жалобам. Она подняла перед собой оба куска обоев, поглядела на них и сказала:
— Глядя на маленький кусочек, трудно представить, как это будет выглядеть на стене.
— Кони будут выглядеть очень хорошо. Такие красавцы!
Эмма представила себе несущихся по стенам ее спальни синих лошадей и реакцию Колина на этот табун. Посоветуюсь с Каролиной, — решила она и сунула куски обоев себе в сумку. Сестра Колина с восторгом встретила ее решение обновить обстановку в Треваллане. Да и вообще за ту неделю, что они с Колином прожили в Лондоне, Каролина всячески старалась поближе сойтись с Эммой. Мать Колина ограничилась тем, что достала для них те приглашения, на которых настаивал ее сын, и представила невестку дамам, задававшим тон в обществе. Да и это сделала без видимой охоты.
Эмма вздохнула. Всю эту неделю они каждый вечер куда-нибудь выезжали. Видимо, она правильно предполагала, что Колин любит светскую жизнь. Самой же ей было скучно на всех этих раутах, многое ее раздражало, но она не собиралась подводить Колина и лишать его привычных развлечений.
Тут Эмма заметила, что перед их домом стоит какая-то женщина и так внимательно смотрит на окна, словно пытается разгадать какой-то скрытый в них секрет. На ней была дорогая траурная одежда, а в руках она держала букет цветов, перевязанный длинными розовыми лентами. Но самое странное было то, что цветы в букете давно завяли и высохли. Эмма остановилась и изумленно посмотрела на женщину со странным букетом. Та, словно почувствовав ее взгляд, обернулась. Эмма увидела, что она гораздо моложе, чем ей поначалу показалось, — совсем еще девушка, и притом очень хорошенькая.
