Дальше — больше: кто-то от него ушел, и когда в оркестре оказалось процентов 60 наших, мой директор пришел к нему и говорит: возьмите уж всех их! А там оклады в два раза больше, чем просто в государственном оркестре, и он ответил: «Да, конечно, музыканты у вас хорошие». И оформил весь оркестр у себя. Ну, встал вопрос обо мне. Я говорю: мне-то самому неудобно. Но он это не оставил — и выбил для меня ставку музыкального консультанта. На это они пошли. Так что в тех концертах я не сам участвую, а консультирую. И вот получается: здесь — 400 рублей, там — 800. Всего, в среднем, на доллары — где-то около 200.
— Тоже не очень-то… — не удержался я.
— Конечно, ерунда, — согласился Лундстрем, — но, во всяком случае, уже что-то.
— Вы хотите сказать, на эти деньги можно прожить как-то? — мне, действительно, нелегко было представить себе — что подобная сумма может означать там, в сегодняшней России, где я не был многие годы.
Когда-то, вспомнил я, в мой единственный после эмиграции приезд в Москву, мы с Бегишевым, нашим московским корреспондентом, с кем связывает меня дружба, сроку которой вот уже четвертый десяток, умудрились накормить, правда, в закрытом ресторане пресс-центра МИДа человек 10 на 36 долларов, в пересчете с рублей. Причем, на столе было всё — в невероятном ассортименте и обилии, в том числе и горячительное. С той поры, рассказывали мне москвичи или побывавшие там наши нынешние земляки, в приличном ресторане 36 долларов покрывают разве что стоимость закуски на одного едока со скромным аппетитом.
— У нас сейчас много концертов сборных, — ответил Лундстрем. — Большим успехом пользуется, например, аранжировка Гольштейна «Я шагаю по Москве»…
Таким образом, стало понятно: концерты эти приносят дополнительные гонорары, и, отчасти благодаря им, при всех трудных временах коллектив джаза сохраняется.
— Можно последний вопрос? — обратился я к гостю, заметив, что Тамара показывает на часы — и уже не первый раз. — Простите, может быть, это прозвучит несколько бестактно, но откуда у вас такая экзотическая для русского слуха фамилия?
— У меня прадед — швед, был он по профессии технолог, — как мне показалось, не без удовольствия начал отвечать Лундстрем. — Он пересек когда-то границу Финляндии с двумя маленькими детьми, чтобы подзаработать в России. Из Швеции — в Финляндию. А Финляндия тогда была нашей. Дед устанавливал впервые паровое отопление в России. У нас же печки тогда были… Кстати, в Казани в больнице стоит отопление, которое он поставил еще в середине прошлого века. Потом дети его подросли, шведских школ не было, и он их отдал в русскую гимназию. Один из них, мой дед, после гимназии поступил в Лесной институт в Петербурге. Окончив институт, он получил назначение на государственную службу — заведующим лесничеством Казанской губернии.
— Выходит, Казань дважды оказалась в вашей судьбе. Может, совсем не случайно выбор ваш по возвращении пал на этот город… — заметил я.
Лундстрем кивнул, как бы соглашаясь с моей репликой.
— Потом деда перевели — он стал заведующим лесничеством Алтайского края, причем там были еще леса Его Императорского Величества. А вот что я узнал недавно. Я всегда гордился тем, что имею пролетарское происхождение. Оказалось же, что в 1902 году высочайшим (т. е. царя) повелением деда сделали действительным статским советником — это было с ним уже в Чите — дали ему генеральский чин с присвоением дворянства. Вот я теперь и говорю: испортили мне биографию, — улыбнулся рассказчик. — В Чите издали сборник, куда вошла история моего деда, и там записаны такие детали — они обнаружили их в архивах, — о которых я не только не знал, но и не мог подозревать… И книги моего деда, и многие его вещи там выставлены в музее.
Когда мы приехали в Читу, я недоумевал: почему в день моего рождения у них вдруг оказался фестиваль? А меня пригласили, оказывается, чтобы присвоить мне звание Почетного гражданина Читы и вручить соответствующий орден. Их всего три таких — так у меня третий номер. А в новом районе города планируют улицу Лундстремов.
Или вот еще вспоминается. Мы играли как-то на национальном празднике в шведском посольстве в Москве, и приехал их новый посол. Он и по-русски немного говорил. Так он был просто ошеломлен. Вот почти дословно его слова: «Я вам честно скажу, вы совершенно новую страницу открыли для меня. Ну что такое консульство? Мы опекаем тех, кто приезжает сюда — шведы живут в России. Работают, потом уезжают… Но я впервые, хоть я и историк, сегодня обнаружил: оказывается, целый ряд шведов имигрировал в Россию, ассимилировался здесь — и вот теперь в Чите будет улица Лундстремов!»
