Почему-то Бэрд был совершенно убежден в том, что ни у Сигрена, ни у Ленгли записей Девидса нет. Но если так, то оставались Грехем и Сойк. Какую же зацепку найти к Грехему? Какой ключ подобрать? Может-быть?..
Комиссар вновв вытащил из кармана записную книжку Девидса, осторожно извлек из-под обложки билет на вчерашний концерт и стал задумчиво его разглядывать. Потом достал лупу, с которой никогда не расставался, — свадебный подарок старого приятеля, и принялся внимательно изучать синюю бумажку.
И сразу же ему попалось на глаза то самое, чего он, если и не ожидал, то во всяком случае очень хотел обнаружить: маленькая хлебная крошка. Она прилипла к ворсинкам бумаги.
Разумеется, крошка могла пристать к билету и где-нибудь в другом месте. Но она могла также означать, что Грехем заходил к Девидсу после Ленгли.
К тому же нижний край билета по сравнению с верхним, был заметно неровным. Это наводило на мысль, что его оторвали от соседнего уже после получения в кассе. А ведь именно так должен был выглядеть билет, который Мэри отдала Сигрену. Судя по магнитофонной записи, именно этот билет и дошел как раз до Грехема, а затем… Впрочем, его дальнейшая судьба оставалась для Бэрда неизвестной. Но рискнуть все же стоило.
Грехем встретил комиссара с предупредительной любезностью. Он пододвинул ему стул, а сам остался стоять у окна.
— Очень рад, что вы займетесь расследованием этой нелепой истории. Должен сознаться, я провел весьма неприятную ночь.
Бэрд отметил про себя, что Грехем встретил его почти теми же словами, что и Сигрен. Но произнесены они были совершенно иначе. Абсолютно спокойно, без тени истерии, с явной доброжелательностью. Что это? Хитрая уловка или подлинная искренность?
Сперва комиссар хотел попросить Грехема, чтобы он постарался отыскать свой билет в филармонию, но сейчас решил действовать прямо.
— Вам знаком этот билет? — спросил он, вытащив из записной книжки Девидса синий прямоугольничек и протягивая его Грехему. Грехем взял бумажку в руки и, близоруко сощурясь, поднес ее к глазам.
— Да, это мой билет, — произнес он невозмутимо, — то есть тот самый билет, который мне отдал Ленгли. А я в свою очередь уступил его Девидсу.
— В котором часу вы заходили к Девидсу, чтобы отдать ему билет? — быстро спросил Бэрд.
Грехем на мгновение замялся. Ом внимательно посмотрел на комиссара, как бы желая определить, что ему известно. Потом, видимо, на что-то решившись, мотнул головой и произнес все тем же спокойным голосом:
— Я могу вам сказать это совершенно точно. Когда я вошел к Девидсу, было четырнадцать часов двадцать восемь минут.
— Что же произошло дальше?
— Ничего особенного. Я предложил Девидсу билет, он взял его и отдал мне десять кларков. Вот и все.
— А потом?
— Потом я ушел.
— И долго вы были у него в кабинете?
— Не больше минуты.
— Так… — протянул Бэрд, мысленно отметив, что беседа с Грехемом продвинула его к цели всего лишь на какую-то пару минут.
— Хорошо, — продолжил комиссар, решив и дальше вести разговор в том же откровенном тоне, в каком он начался. — Почему же вы не рассказали об этом своим товарищам? Если не ошибаюсь, вы даже пытались сделать вид, что билет все еще находится у вас?
Грехем покраснел. Но ответил, не задумываясь:
— Не то чтобы я испугался, нет. Просто мне было очень не по душе вес это разбирательство, эти взаимные подозрения.
«И поэтому вы предпочли свалить все на Ленгли» — хотел сказать Бэрд, но удержался. В конце концов, он только следователь, а не воспитатель. К тому же не один Грехем, а каждый из этих молодых людей покривил душой. Но если покривил один раз… Ведь не святой же дух унес это проклятое решение.
— Ну хорошо, — повторил Бэрд. — А что вы сами обо всем этом думаете?
— Мне было бы очень тяжело, очень неприятно узнать, что кто-то из моих товарищей… Хуже всего разочаровываться в людях.
Это прозвучало вполне искренне и комиссар с невольным сочувствием взглянул на Грехема. Это было как раз то отвратительное ощущение, которое испытывал он сам всякий раз, когда уличал преступника. Все же он сказал:
— Однако получается, что именно вы заходили к Девидсу последним.
