В том же году осенью на небе появилась яркая комета с пылающим хвостом, обращенным на запад. Астрологи пришли к заключению, что это дурной знак. И были правы. Вспыхнула вскоре после этого большая эпидемия в Силезии, в Чехии, в Саксонии и в других землях, много людей от нее умерло. В Дрездене, говорят, за один день более ста умерших хоронили. Много знатных людей умерло, много. А во Вроцлаве умер каноник Гвиздендорф. И очень хорошо, что умер, потому что сукой был еще той, oret pro anima sua, quis vult[1190]. Жаль, что больше таких, как он, не умерло, тогда в Силезии жилось бы лучше.
В 1436 году, через два года после побоища Табора и Сироток под Липанами, в день перед Варфоломеем въехал в Золотую Прагу Сигизмунд Люксембургский, dei gratia Romanorum imperator, Ungarie, Boemie, Damlacie et Croacie rex[1191]. Многие встречали его криками «виват» и возгласами радости, вели его в Град со счастливыми слезами на глазах. Но были и такие, которые не признали Люксембуржца монархом, прозвали его узурпатором, рыжей шельмой и царем вавилонским, а некоторые просто войну с ним начали. Проповедник Амброж, Бедржих из Стражницы, Ян Колда из Жампаха, а более всего прославленный гейтман Ян Рогач из Дубе. Последний так всех достал, что вскоре императорское войско взяло его в осаду в его крепости Сион. Крепость пала, а взятых в плен Рогача, Вышека Рачинского сотоварищи повезли в столицу. Там всех по приказу императора Сигизмунда жестоко истязали и долго пытали, а под конец повесили на большой виселице. Это произошло в понедельник, на следующий день после дня Nativitatis beate Marie virginis Anno Domini 1437[1192].
И долго плакали в народе. Люди плакали каждый раз, когда об этом вспоминали.
В которой всему приходит конец.
— Иссохло от горести око мое[1193], — пожаловался печальной цитатой Ян Бездеховский из Бездехова, самый старший, самый опытный и самый уважаемый среди пражских чернокнижников конгрегации аптеки «Под архангелом».
— Иссохло око мое, душа моя и утроба моя, — добавил он, наливая из графина в бокалы. — Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли. Другими словами, Рейнмар, старость, чтоб ее зараза, не радость. Но хватит обо мне. Рассказывай, что у тебя. Говорят, твоя панна… Это правда?
— Правда.
— А наш друг Самсон…
— Тоже правда.
— Жаль, жаль, — reverendissimus doctor[1194] поднял бокал, сделал большой глоток. — Очень жаль. А ты под Липанами, говорят, был… Вроде бы там людей в овинах живьем палили, сотни людей. Ужас, ужас. И что теперь, скажи? Что теперь будет?
— Это конец определенной эпохи. Перелом. В Чехии бурлит, как в котле…
— А накипь[1195] всплывает, — догадался Бездеховский. — Как обычно, на самый верх. А ты? Будешь дальше бороться?
— Нет. Я потерпел поражение. Во всём. С меня хватит.
— До интересных времен пришлось дожить, — вздохнул старик. — Интересных. И смешных и страшных… К счастью, не долго уже этой жизни…
— Да что это вы, учитель…
— Недолго, недолго. Единственное, что меня еще в этой жизни держит, это спирт. Спиртные напитки. Винный спирт, — Бездеховский поднял бокал, — это истинный aether[1196], который устраняет из организма нечистые субстанции, а загустевшей, застывшей и ленивой крови возвращает текучесть и живость. В горилке, как в квинтэссенции, содержится экстракт наивысшей гармонии. Водка действует так, как называется: это вода жизни, aqua vitae[1197], живительная жидкость, которая может продолжить наши дни, отпугнуть смерть и отодвинуть кончину… Эх, что тут говорить! Выпьем!
— Учитель.
— Слушаю тебя, сын мой.
— Я не задержусь в Праге долго, возвращаюсь в Силезию. У меня там… неоплаченные счета. Я навестил вас, потому что… У меня просьба. Настолько нетипичная, что я не смею с ней подойти ни к Телесме, ни к Эдлингеру Брэму… Могу только к вам. В надежде, что вы соизволите понять…
— Вали смело. Что тебе надо?
— Яда.
— У меня есть всё, о чем ты просил, магистр Ян. — Библиотекарь Щепан из Драготуш посмотрел на Бездеховского и Рейневана с подозрением, вывалил на стол охапку книг. — «
