– Но он подарил ее вам.
– Линда не моя. Она свободна.
– А как же вы?
– Ты знаешь, что никак.
За бессмысленными фразами кроется что-то важное. Я стучусь в запретную комнату, но мне не отвечают. Должно быть, я набиваю не тот ритм.
– Они нашли ошибку, – меняю я тему.
«Что-то» заставляет меня трястись всем телом.
– Я в курсе. – Порывшись в столе, Оскар извлекает планшет Ника. – Его тоже отнеси.
– Вы считаете…
Он же программировал себя. Он искал пути отступления. Осталось дописать его. Так легко. Так недосягаемо легко. Я встречусь с ним. Через сорок, пятьдесят, восемьдесят лет. Девушкой, женщиной, седой старушкой – неважно. Мы найдем друг друга.
– Но он не успел. Многое не успел, – предупреждает Оскар. – В его душе провалы. Даже Линда была целее. Сможет ли Ларс…
– Хотя бы попробует, – перебиваю я. Не крадите мою надежду. – Спасибо.
– Попытайся, девочка. – «Что-то» просится наружу. Искажает черты лица, растягивает кожу, вылупляется из увядающего тела.
Оскар ускользает от меня вместе с серверами, стульями и всем, что застряло здесь, в глотке города. Машина времени заждалась.
– Какие люди, – цокает кто-то мне в лопатки. – Неужели вылечилась?
Я отпрыгиваю. Обладатель голоса нарисовал меня заново. Неумело, вверх ногами, разобранной до основания. Такер плохой художник. Такер хороший дирижер.
Теперь я знаю, кто его тень. Вся жизнь Оскара и он сам сжались до этого угловатого силуэта.
– Тебе пора, Шейра, – цедит гость из прошлого. – Отдай Ларсу Линду и Ника. И… – Он сует мне в карман ключи от хот-рода. – Пусть Кир ездит, когда захочет.
– Да… Хорошо, – выдавливаю я. – Мне жаль.
Странная фраза для сотни смертей.
Я шагаю за порог. Трасса разлагается на солнце. Полуденный свет слепит, злится, что его не пускают к черной кляксе. Уж у него-то есть корректор. Уж он-то выведет пятно.
Я захлопываю дверь, но не двигаюсь с места. «Что-то» зовет меня, хватает за локоть и толкает к замочной скважине. Шелест листвы и цокот чьих-то каблуков сплетаются с яростными восклицаниями:
– Здесь нельзя! Нельзя! Да что я тебе объясняю! Людям запрещено слышать это! – разоряется Такер.
Я вижу лишь маленький участок зала: силуэт того, кто ошибся в тысячный раз, его дирижера, шляпу на столе, гору бумаг.
– Мой дом на отшибе. До ближайших многоэтажек идти и идти, – отвечает Оскар. – Пожалуйста, Такер. Пожалуйста.
– Закон не позволяет…
– Не смеши. Кем бы ты был без меня?
– Кем бы ты был без меня? – гаркает ищейка.
– В этом доме все началось. Пусть и закончится здесь же.
– Ладно. Здесь так здесь, – сдается тот.
А потом появляется «что-то». Пистолет срастается с пальцами Такера.
Оскар прав. Некоторым историям лучше жить в фильмах.
Я вяну, умираю и вновь возрождаюсь, распадаюсь на атомы, а за стеной воссоздается старый мир. Машина времени отправляется.
Такер медлит. Готовится.
Горло обжигает злость. Слова сочатся сквозь зубы, и я мечтаю их выплюнуть. Оскару в лицо.
В городе это запрещено. Правительство бы не позволило. А Такера… Такера нужно обнулить.
Я дергаю за ручку. Ищейка прячет пистолет за спину.
– Что вы творите, черт возьми?! – глотаю я слезы. – Отдайте его мне! Отдайте!
– Ты что-то забыла, Бейкер? – осведомляется Такер, преграждая мне путь.
– Не надо, – молю я. – Как вы могли…
– Успокойся, солнышко, – чеканит Оскар. – Ты не понимаешь.
– Да, не понимаю! Отдайте мне пистолет! Я отнесу его Семерке, и вас обнулят!
– Уходи.
– Да что с вами?! Неужели вы сдались? – Я пинаю поломанный сервер.
– Что со мной? Я искалечил жену, затем – искалечил весь город. Сколько людей погибло из-за меня? Много, Шейра. Очень много, – фыркает Оскар и хлопает ищейку по плечу. – Дай мне минуту, Такер.
Тот растворяется в полуденных лучах, но его тень остается здесь – дирижировать.
– Подумайте о Линде, – шепчу я.
Оскар подплывает к окну. Половицы больше не скрипят. Дом умолк. Город вот-вот его переварит, так зачем тратить силы?
– Я только о ней и думаю.
– Вы слабак! У каждого есть скелеты в шкафу! Но лишь единицы оживляют их и всучивают им пистолеты!
Оскар смеряет меня ледяным взглядом.
– Чего ты добиваешься? Можешь не рассказывать, как пятнадцать лет назад всадила ножницы в шею Ника. – Он не называет меня солнышком, а в голосе нет прежней заботы. – Ты ошиблась всего раз. И то –
