В этот же период в маленьком стане произошло заурядное, однако привлекшее внимание исследователей событие, вызвавшее кривотолки. Когда Джугашвили и Свердлов были доставлены в Курейку, здесь отбывали ссылку несколько уголовников. И еще «примерно в 1913» году у одной из дочерей жительницы стана «родился ребенок, который умер. В1914 г. родился второй ребенок...».
В связи с тем, что беременная была несовершеннолетней, явившийся в стан весной пристав И.И. Кибиров «очистил Курейку от этих сожителей», но в 1956 году история с рождением двух внебрачных детей у молодой женщины из забытого богом поселка стала предметом разбора Хрущева и председателя КГБ Серова. Начиная «антикультовскую» кампанию, Хрущев намеревался использовать этот факт для нравственной дискредитации Сталина, приписав ему их отцовство.
Но даже у нагловатого Никиты, все-таки не понаслышке знакомого с технологией изготовления детей, видимо, хватило ума сообразить, что ни ребенок, умерший в 1913 г., ни родившийся в 1914 году никак не могли иметь отношения к политическому ссыльному. Впрочем, такая попытка «пристроить» к Сталину «детей лейтенанта Шмидта» была не единственной. Одно из таких «отцовств» любители пикантных историй связывают с его первой, сольвычегодской, ссылкой. Но, как и в изложенном случае, комичность ситуации в том, что в анкете некоего Кузакова, намекавшего позже, что он «сын» Сталина, «в графе год рождения стоит 1908 год...», а Иосиф Джугашвили оказался в этой ссылке лишь в конце февраля 1909 года.
Джугашвили не смог реализовать своего плана побега, но о том, что он был реален, свидетельствует сообщение, промелькнувшее летом 1914 года в иностранных газетах. Из него следует, что один из ссыльных, находившихся в Курейке, когда туда прибыл Джугашвили, как раз этим летом бежал в Западную Европу на пароходе норвежской Сибирской компании «Ранга».
Возможно, в связи с выяснением обстоятельств этого побега, в начале июля по распоряжению енисейского губернского управления надзиратель за административными ссыльными в стане Курейка Сергей Хорев доставил «административно-ссыльных Иосифа Джугашвили и Ивана Космыля» в Монастырское. Здесь Джугашвили ждали новости — с 25 июня в Монастырском находился Сурен Спандарян, а 5 июля он получил бандероль с книгами из Петербурга.
Еще накануне вызова Джугашвили к туруханскому приставу «благополучную» Европу потрясло событие, отозвавшееся долгим эхом во всем цивилизованном мире. Утром 28 июня наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд с женой и пышной свитой выехал в Сараево на легковых автомобилях. Здесь на набережной Аппель, протянувшейся вдоль реки с приятным названием Милячка, где кортеж ликующе приветствовали встречавшие, неожиданно раздался взрыв бомбы. Бомба, брошенная откуда-то из середины толпы, начиненная нарубленной свинцовой проволокой и ржавыми гвоздями, громко рванула за колесами заднего автомобиля; в домах посыпались стекла, закричали раненые. Фердинанд не пострадал. Бомбиста схватили, и кортеж двинулся дальше.
В узком переулке улицы Франца Иосифа студент Гаврила Принцип стрелял почти не целясь — эрцгерцога сразила третья пуля.
Однако не эти три негромких выстрела стали прологом нечеловеческой бойни. Примечательно, что еще до покушения в Сараеве, весной 1914 года, военный министр России Сухомлинов в интервью «Биржевым новостям» заявил: «Россия готова, но... готова ли Франция?»
В это лето царила адская жара. Она словно накаляла политические страсти. В отрезке дней, между выстрелами Г. Принципа и началом войны, чаши весов колебались под переменным давлением интересов. Июнь прошел во взаимных обменах визитами послов европейских держав. 23 июля Вена предъявила ультиматум Сербии. Сербское правительство скрепя сердце 25-го числа приняло 9 пунктов ультиматума, кроме десятого, в котором Вена требовала австрийскими штыками навести «порядок» в Сербии. Даже германский кайзер понял логику сербов. Но австрийцы объявили сербам войну, и министр иностранных дел Сазонов заявил: «Австро-сербский конфликт не может оставить Россию безучастной».
