Однако его пребывание на Кавказе завершилось неожиданно скоро и по не зависевшим от него причинам. Еще 25 марта (7 апреля) Крупская послала из-за границы по каналам партийной связи письмо в Киев: «Необходимо немедленно отправить в Питер Ивановича». Извещенный об этом, 1 апреля, в воскресенье, Джугашвили срочно выехал в Петербург.
Чем была вызвана эта спешность его вызова? Об этом в письме не сообщалось. Поэтому, снова сделав остановку «от поезда до поезда» в Ростове-на-Дону, он вновь повидался с Верой Швейцер. Она сообщила, что предварительно ему надлежит заехать в Москву, где его уже ждет Орджоникидзе.
С Серго он встретился 7 апреля. В числе тех вопросов, которые им предстояло решить, особую роль играл финансовый. Возобновление деятельности партии требовало материальных средств. Обсудив положение дел, из Москвы Джугашвили и Орджоникидзе направили письмо за границу. На имя лидера германских социал-демократов Клары Цеткин. В нем сообщалось о восстановлении ЦК РСДРП и предлагалось вернуть деньги Российской социал-демократической рабочей партии, находящиеся у нее на хранении. Кроме того, в Москве ими была организована финансовая комиссия, о чем Джугашвили информировал Тифлис.
Для двух виднейших руководителей большевистской партии посещение Первопрестольной имело неприятные последствия. Департамент полиции внимательно следил за трансформацией социал-демократического движения. Он сразу осознал реальную угрозу царизму со стороны левого крыла РСДРП, кардинально изменившего курс после Пражской конференции.
Теперь, когда в среде социал-демократии уже перебродило разочарование, вызванное поражением революции 1905 года, и, покончив с бесплодными междоусобными идеологическими дискуссиями, большевики вновь выводили на авансцену революции народ — передовых рабочих, они становились действительно опасными для самодержавия.
Поэтому карательные органы империи спешили устроить охоту на «бакинцев», составивших костяк большевистского руководства. Вряд ли она была бы успешной, если бы полиция не имела в подручных провокатора. С Малиновским Орджоникидзе вошел в контакт еще 3 апреля, ожидая приезда Иосифа в Москву. Позже на партийном допросе Малиновский показал, что «Серго Кавказца» он увидел «ночью в ресторане в Москве, и так как ему некуда было деться, то мы ночью пешком пошли в деревню (8 верст от Москвы) ко мне. Он у меня в деревне (жена жила в Москве) переночевал».
Возможно, Малиновский даже не лгал, когда утверждал, что он «никому ничего о нем (Серго) не говорил». И, подобно острому литературному повороту сюжета Дюма о жилище Бонасье, охранка сама сделала квартиру провокатора своеобразной «западней». В любом случае, когда утром 4 апреля Орджоникидзе покинул квартиру Малиновского, он сразу попал под слежку.
Это вывело охранку и на след Джугашвили. В ее материалах наблюдения зафиксировано: «Серго ... оставался все время в гор. Москве и встретился здесь 7 апреля с прибывшим из Баку неизвестным: последний, по агентурным сведениям, оказался упоминаемым в предыдущих моих представлениях центровиком Кобой, кооптированным в ЦК».
9 апреля Джугашвили и Орджоникидзе выехали из Москвы в разных вагонах. Обгоняя их, понеслась срочная телеграмма начальника Московского охранного отделения П. Заварзина, предназначенная петербургскому коллеге. В ней сообщалось: «9 апреля Николаевского вокзала поездом № 8 выехали Москвы Петербург центровики эсдеки Серго и кооптированный Коба. Примите наблюдение, филеров Андреева, Атрохова, Пахомова верните. Ликвидация желательна, но допустима лишь местными связями без указания источников Москву».
Последняя фраза свидетельствует, что этим арестом охранка не хотела ставить под удар разоблачения Малиновского. Выполняя пожелание московских коллег, прибывших утром в столицу членов ЦК большевистской партии Петербургское охранное отделение не стало арестовывать на вокзале. Профессионалам сыска не было необходимости суетиться. Приняв наблюдаемых от москвичей на перроне с рук на руки, агенты проводили их по адресам. Орджоникидзе находился под контролем наружной службы до 14 апреля и лишь после этого был арестован.
