Поспешный отъезд ПЛ. Джапаридзе, исполнявшего в организации обязанности секретаря, означал не только передачу «технических» полномочий своему преемнику. Практически произошла смена руководства. Теперь секретарские обязанности, подпольные связи, все руководство Бакинской большевистской организацией полностью переходили к Иосифу Джугашвили. Учитывая возможность изменения ситуации, охранка решила выждать и не спешить с захватом типографии.
Поэтому 7-й номер «Бакинского пролетария» с окончанием статьи Джугашвили вышел 27 августа благополучно. Конечно, Иосиф Джугашвили мечтал о новом подъеме революции, но после неудачи 1905 года у него не было юношеских иллюзий в отношении скорой победы пролетариата в достижении социальных завоеваний. И под влиянием обстоятельств в процессе жизни ему приходилось пересматривать свои взгляды на тактику борьбы.
В статье «К предстоящей общей забастовке», опубликованной в этом же номере «Бакинского пролетария» под псевдонимом «К К°...», он пишет: «Мы не знаем, когда именно начнется забастовка... Знаем одно, что надо теперь же открыть упорную подготовительную работу к общей забастовке, вкладывая в нее всю силу своего ума, энергии, храбрости».
Храбрость революционерам была необходима. Уже на следующий день после выхода газеты неожиданно был арестован Сурен Спандарян. Этот арест вызвал тревогу. Над подпольем замаячила зловещая тень провала. Опасность грозила всем, и в революционных кругах возникли слухи, что многие подпольщики и местонахождение типографии известны властям.
Сообщая об этих слухах Бакинскому охранному отделению, заведующий Народным домом Коберидзе, числившийся в списке его сексотов под кличкой Михаил, доносил 8 сентября: «Шаумян, опасаясь новых арестов и разгрома социал-демократов, бежал... Новую квартиру для типографии подыскивает сейчас Коба... Вероятно, найдут в крепости и переедут в нее те же два работника, что работают сейчас, — один русский и одна девица. Переезд состоится через неделю». В последней части сообщения агента речь шла о наборщиках Прусакове и его жене, работавших в типографии по найму.
Ситуация действительно выглядела тревожной. Проявляя предосторожность, Иосиф Джугашвили тоже выехал из города. Впрочем, его поездка имела и чисто деловые цели. Он отправился в Тифлис, где провел несколько совещаний комитета РСДРП, занимался финансовыми вопросами и «создал комиссию Красного Креста».
Приняв обязанности секретаря Бакинского комитета РСДРП, он подключился ко всем «нервным ветвям» как легальной, так и нелегальной деятельности организации; через него шла прямая и обратная связь от комитета к заграничному центру, партийным ячейкам и профсоюзным комитетам на предприятиях. Теперь он находился в прямом контакте с членами городского комитета, собирая их на совещания для решения насущных вопросов, и руководил политическими акциями, вовлекавшими в деятельность «рядовых» членов партии. Под его контролем осуществлялась работа нелегальных типографий, хранение и распространение литературы и вообще вся политическая агитация. Он представлял Бакинский комитет на всех внепартийных совещаниях и заседаниях, осуществлял связи и контакты с руководством организаций в других городах.
Но по другую сторону «баррикады» тоже стояли профессионалы, и о его появлении в Тифлисе почти сразу стало известно местному охранному отделению. Секретный сотрудник охранки Уличный уже 12 сентября сообщал: «Известный с-д работник — большевик Коба (Сосо) приехал в Тифлис и возобновил работу в партии». На этом сообщении появилась резолюция: «Выяснить личность Кобы».
Однако в Тифлисе Иосиф Джугашвили задержался ненадолго. Он вернулся в Баку, где его ожидали неприятные известия. Еще в период его отсутствия неожиданно исчез заподозренный в темных махинациях за спиной организации наборщик типографии Александр Прусаков. А вскоре на имя его жены Козловской поступила телеграмма: «Я в Одессе... Собери побольше денег и приезжай по известному тебе адресу. Ваня».
По стечению обстоятельств эта телеграмма с интригующим посторонний взгляд текстом случайно попала в руки А. Хумаряна, и о ее содержании он рассказал Вано Стуруа. Когда же тот поинтересовался у Козловской, от кого телеграмма, то получил явно не откровенный ответ, что, мол, от матери, но уже на следующий день после этого разговора жена Прусакова тоже скрылась.
