Сразу по прибытии в Баиловскую тюрьму Иосиф Джугашвили оказался в камере № 3. К моменту его появления среди обитателей камеры, считавшейся «большевистской», здесь находились будущий член ЦК партии и нарком тяжелого машиностроения Серго Орджоникидзе, Владимир Готфридович Юстус, Павел и Григорий Сакварелидзе.
Политические жили коммуной — «пища, чай, продукты, пере-
даваемые с воли, были общими»; с воли получали политическую литературу, доходили даже письма из-за границы. Здесь в замкнутой атмосфере, отгороженной от внешнего мира каменными стенами, существовало некое внутреннее самоуправление. Илья Надирадзе, знавший Иосифа еще по Гори и живший в детские годы в соседнем с ним доме, был одним из старост, избранных самими заключенными политического корпуса. Двумя другими являлись Андрей Вышинский и Владимир Юстус. «Т. Андрей, — вспоминал Надирадзе, — был прикреплен к кухне, Юстус — к пересыльной части, я — к административной части».
Разные пути приводили людей в стены Банковского замка. По-разному сложились в дальнейшем их судьбы. Будущего наркома советской юстиции АЛ. Вышинского Особое совещание приговорило к одному году крепости только за то, что на одном из собраний в железнодорожном театре он призвал служащих примкнуть ко всеобщей политической забастовке. И.П. Надиридзе был помещен в замок за политическое убийство и спустя много лет, в 1937 году, он обратится к Андрею Януарьевичу с письмом, прося подтвердить факты его дореволюционного прошлого для получения персональной пенсии.
Конечно, казематы Банковского замка не были институтом, в котором содержали благородных девиц. Жизнь представала здесь во всех неприкрашенных ликах, и пребывание Иосифа в тюремных стенах снова напоминало остросюжетный роман с волнующими воображение переплетениями сюжета; в то же время действительность была суровее выдуманных историй.
Но, пожалуй, ничего, кроме усмешки, не может вызвать тот примитивный прием, с которым недоброжелатели Сталина усердно пытаются бросить ком грязи в его адрес Бежавший в 1938 году в США бывший резидент НКВД А. Орлов (Лейба Фельдбин) пишет, что в Баиловской тюрьме «Кобу постоянно видели в компании убийц, вымогателей и грабителей... Соседями Сталина по камере были два фальшивомонетчика, изготавливавшие 500-рублевые банкноты: Сакварелидзе и его брат Нико».
Кто видел Кобу «постоянно» в столь нереспектабельных компаниях? — об этом предатель и перебежчик Фельдбин не пишет, как не упоминает и о том, что, отправляясь в США, прихватил с собой несколько десятков тысяч долларов, принадлежавших государству. Но даже если бы утверждения казнокрада и предателя не были голословны, а братья Сакварелидзе и были действительно теми, кем
их пытается представить перебежчик, то, во-первых, в тюрьме соседей по камере не выбирают. А во-вторых, нет ничего удивительного, что общения с Иосифом Джугашвили искали люди разного социального плана, инстинктивно тянувшиеся к необычному и сильному человеку.
Бросая людей в тюрьмы и ссылки, царское правительство рассчитывало задушить «гидру революции», но воспитание неволей давало совершенно противоположный результат, обратный тому, на что рассчитывала власть. Всколыхнувшая страну революция «проветрила» и тюремную атмосферу. Царские застенки становились школой профессиональных революционеров. Многие молодые рабочие, не искушенные в политике, поварившись в этом котле политической пропаганды, выходили на свободу закалившимися борцами.
Появление Иосифа Джугашвили в Баиловском замке не прошло незамеченным. «Однажды, — писал спустя двадцать лет в Праге эмигрант-эсер С. Верещак, — в камере большевиков появился новичок... И когда я спросил, кто этот товарищ, мне таинственно сообщили: «Это Коба»... (Коба) среди руководителей собраний и кружков выделялся как марксист. В синей сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой...»
Второе продолжительное тюремное заключение Коба воспринимал почти с философским терпением и не терял времени напрасно. Отрешенный от практической нелегальной деятельности, он увлеченно предавался любимому занятию — чтению. Внешне он казался невозмутимым, постоянно занятым размышлениями над книгой. Троцкий в своей работе о Сталине приводит свидетельство Каландадзе: «В тюремной жизни он установил распорядок: вставал рано утром, занимался гимнастикой, затем приступал к изучению немецкого языка и экономической литературы... Любил делиться с товарищами своими впечатлениями от прочитанных книг».
