Уже по ходу допроса он добавил, что в Лейпциге жил более года, и свою поездку объяснил желанием «скрыться от преследования». «Из Лейпцига, — дописал он, — я вернулся после Высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. В Лейпциге я жил более года».
Несомненно, что, признаваясь в побеге и заявляя об отстраненности в течение 11 месяцев от событий в России, он пускал следствие по менее значащему следу. Как опытный шахматист, приносящий умышленную жертву, он предлагал свое начало опасной игры в «сыщики-разбойники»; он наводил следователя на мысль о полной своей непричастности к более поздним революционным событиям. Отвлекал внимание от скрытых сторон своей жизни. Сразу признаваясь в побеге из ссылки, он умышленно упрощал ситуацию, а указание на возвращение из-за границы лишь после Манифеста 17 октября было несомненным намеком на последовавший
21 октября указ о политической амнистии.
Его расчет оказался верным. Во всяком случае, в течение более полутора месяцев жандармский поручик не предпринял никаких существенных шагов по выяснению фактов его антиправительственной деятельности. Дело приняло более опасный оборот, когда
22 мая А. Боровиков был отстранен от «переписки» и она была передана помощнику начальника Бакинского ГЖУ ротмистру Федору Виссарионовичу Зайцеву.
После этого в документах жандармского управления появилась запись, что «25 мая в квартире Джугашвили» был произведен обыск, и основанием для ареста послужили «агентурные сведения о (его) политической неблагонадежности, а также обнаруженная при обыске переписка, указывающая на принадлежность Джугашвили в качестве члена к Бакинскому комитету РСДРП».
Однако и ротмистр не отступил от принятых правил следствия. 31 мая Зайцев сделал запросы в Кутаисское и Тифлисское ГЖУ; из Кутаиса ответ пришел 13 июня. В нем подтверждались сведения о привлечении Иосифа Джугашвили по делу о батумской стачке и указывалось, что «преступная деятельность его заключалась в том, что он был главным руководителем и учителем батумских рабочих в их революционном движении, сопровождавшемся разбрасыванием прокламаций с призывом к бунту и к ниспровержению правительства».
Одновременно начальник Кутаисского ГЖУ сетовал: «Опознать же Джугашвили по представляемой при сем фотографической карточке ввиду давности времени никто из чинов вверенного мне пункта и полиции не мог».
Не пренебрегли положениями служебного делопроизводства и в Тифлисе. Прежде чем ответить на запрос Зайцева, губернское жандармское управление связалось с местным охранным отделением и также получило подтверждение сведениям о причастности Иосифа Джугашвили к следствию по делу «О тайном кружке РСДРП в городе Тифлисе», высылке, побеге и розыске. Но в этом не было ничего нового.
Правда, в сообщении, подписанном секретарем Тифлисского охранного отделения Нарышкиным, указывалось: «По негласным сведениям в 1903 г., Джугашвили состоял во главе Батумского комитета с(оциал)-д(емократической) р(абочей) партии и в организации был известен под кличкой «Чопур». По тем же сведениям, в 1904—1906 годах проживал в Тифлисе и занимался нелегальной деятельностью. Приложение: фотографическая карточка».
Только после ознакомления с этой информацией начальник Кавказского районного охранного отделения подполковник А. Еремин 24 июня направил в Баку ответ: «Возвращая фотографическую карточку Иосифа Джугашвили, сообщаю, что по имеющимся в сем управлении сведениям он в 1902 г. был привлечен при Кутаисском ГЖУ обвиняемым...».
Далее приводились сведения о делах, по которым он привлекался к следствию, и сообщалось о высылке. В заключение указывалось: «5 января 1904 г. Джугашвили из места ссылки скрылся и разыскивается циркуляром департамента полиции... Установить личность Джугашвили по карточке не представляется возможным, так как (его) фотографической карточки в управлении не имеется, а лицо его никто не помнит».
Полученные ответы удовлетворили ротмистра Зайцева. Оснований для привлечения подследственного к ответственности было достаточно; и 1 августа ротмистр переписку прекратил, передав материалы своему шефу. Подписанный через два дня в Губернском жандармском управлении документ гласил:
