Я не знал, как благодарить Фатыму. В самом деле, моя мама не нищая, чтобы всем двором ей собирать деньги на платье…
На следующий день, 8 Марта, весь двор трудился за мою маму. А она сама сидела дома и чуть не плакала от радости.
— Какие чудесные люди растут! — говорила она. — Сердечные люди…
Я же сидел с ней рядом и виновато моргал глазами. На дворе девочки трудились, выполняя работу моей мамы, а я, её единственный сын, сидел дома.
«Другой раз не давай честного слова, не обдумав!» — укорял я себя, пряча глаза от мамы.
Прошёл месяц с того первого весеннего дня, когда мы грелись на солнышке, сидя за сараем. Мы уже даже забыли о новости, которую принёс Искандер. Но вот как-то вечером дядя Яфай приволок большую фанерную доску и прибил её на самом видном месте.
По случаю такого диковинного явления сбежались все, кто был во дворе.
— О, тут каждого из нас вписали! — удивилась Люция.
— Масляной краской, — добавил Яша.
— Тише, ребята! — произнёс дядя Яфай. — Слушайте меня. С этого дня все вы должны писать на этой Доске отчёта свои отметки по учёбе и по дисциплине. Понятно?
Мы, хотя и не дружно, ответили:
— Понятно.
— Ясно.
Посыпались вопросы:
— А вписывать, кто будет?
— А премию дадут?
Дядя Яфай стоял между нами и улыбался:
— Это ваших мам спрашивайте. Доску доставить приказано было — доставил. Прибить приказано — прибил.
С этого дня ещё более усилился контроль над нашей жизнью.
Теперь чуть не каждый вечер около доски собирались мамы и даже папы.
— Моя Фатыма принесла восемь пятёрок и две четвёрки! — хвалилась её мать.
— С начала года у нашей Мани сорок три пятёрки! — сосчитала Манина бабушка. — Это много или мало?..
Никогда не думал, что каждая наша отметка будет иметь такое важное значение для всего двора.
Но особенно много крутились у доски девчонки.
Нам, мальчикам, доска, правду сказать, не понравилась с первого раза. Её мы ощутили как живого врага. Казалось, она всё видит и следит за нами строгими глазами.
— Таких досок нет ни в одном дворе, — говорил Яша. — Я жил в Одессе и Ташкенте, и то не было…
Ахмадей даже попытался украдкой стереть все отметки. Об этом он доложил нам за сараем.
— Совсем не стало жизни, ребята! — вздохнул он.
— Что правда, то правда, — подтвердил Яша. — Как будто в чужом доме живём.
Так сидели мы и жалели себя.
— Если б не вы, ей-богу, убежал бы! — убеждённо сказал Ахмадей. — Да где найдёшь таких друзей! Ведь мы как три мушкетёра…
— А что, это идея: стать мушкетёрами! — загорелся Яша. — Знаете, как они дружили? Им всё было нипочём. Честное слово!
— А мушкетёры были белые или красные? — насторожился я.
— Они были не белые и не красные, — неуверенно сказал Яша. — Они просто друзья.
— Нет, не просто друзья, они защищали короля! — покачал головой Ахмадей. — Даже так и назывались: королевские мушкетёры.
— Я не хочу защищать короля! — заупрямился я. Но Яша не растерялся:
— Давайте станем не просто мушкетёрами, а красными! Согласны? Красными мушкетёрами!
Я не стал возражать против того, чтобы стать красным мушкетёром:
— Красным — это можно!
Завидую я деревенским ребятам! У них природа рядом, поэтому им лучше, чем нам, городским.
Известно, и птицы больше любят сельские просторы. У нас в городе, кроме голубей, галок и воробьев, ничего не увидишь. Каждую весну мы стараемся удержать в своём дворе скворцов, но они предпочитают поля и леса нашему шумному городу. А у деревенских ребят и журавли и лебеди селятся, по ночам поют соловьи, над реками да озёрами летают чайки…
И цветы у сельских ребят лучше… Я, например, очень люблю ландыш и ромашку, а они не растут в городе.
Об этой своей грусти я не могу никому рассказать. С девчонками говорить о ромашках и соловьях мне неловко, а ребята — засмеют. Поэтому я сижу на крыше сарая и молчу. Куда ещё себя девать в такой приятный тёплый денёк!
Я слежу за тем, как проплывают белые облака. Как только на небе из-за крыши нашего дома появляется белый пушок, я начинаю считать: раз, два, три, четыре… При счёте «сорок два» облако скрывается за соседним домом.
Но вскоре мне надоедает следить за небом. Вот ведь не взял с собой кусочек разбитого зеркала, а то можно было пускать зайчика. Но спуститься с крыши — лень.
