– Спасибо, как-нибудь в другой раз. – Ольга взвешивала каждое слово, помня, что ее задача – установить перемирие, черт бы его побрал!
– Другого раза может и не быть, – хитро прищурилась Нинон, открыла было рот и, очевидно, забыла, что хотела сказать. В поисках утраченного слова она обвела взглядом закопченный потолок, тоскливо посмотрела в дверной проем и поправила на груди мятую черную блузку с вышивкой «а-ля-рюс». – Мама-покойница вышивала, – погрустнела Нина Андреевна, и глаза ее вдруг разом осоловели. – Надо меньше пить, – вдруг жалобно произнесла она и всхлипнула. – А я не могу. Как подумаю о них, – она кивнула в сторону окна, – так сердце на части разрывается. Вот, например, отец Герман… Знаешь? (Ольга на всякий случай кивнула.) Не жилец! Сплошная карцинома! И ничего сделать нельзя! Так я ему глаза отвела и сказала: «Спорыш надо пить, батюшка, спорыш». А он смотрит… Вот прям сюда смотрит, – Нина Андреевна прижала руку к груди, – и говорит мне: «Все там будем, любезная…» Люди, они же чу-у-у-уют…
Ольга похолодела. Рассказ об отце Германе встревожил ее не на шутку, особенно вот это проникновенное «чу-у-у-уют». Как знать, может, и Сашка точно так же!
– И что, помочь никак нельзя?
– Не-а. – Нинон утопила острый подбородок в ладонях и, с трудом удерживая локти на столе, проговорила: – Другим еще можно, а ему – все, поздно. У меня пациент был, мальчишка, все говорили: «Анемия, анемия». Бах! Не анемия! («Карцинома», – подумала Ольга.)
– Карцинома, – подтвердила Нина Андреевна. – Отец его ко мне: «Христом Богом прошу». На себя, говорю, возьмешь? «Возьму!» Перевела… Пацан до сих пор бегает… – Нина Андреевна снова кивнула в сторону окна.
– А что отец? – Ольге показалось несправедливым такое окончание истории.
– А что отец? – Нинон немного подумала, вероятно, ориентируясь по ходу, какой сочинить финал. – Рука отсохла. И все. Зато все живы: и сын, и отец.
– А можно так же? Вот, например, снять с Саши и перевести на меня?
– Тебе самой хлебать не перехлебать, – строго покачала головой Нина Андреевна и, по-кошачьи сощурив глаза, ткнула пальцем чуть ниже Ольгиного пупка. – Глисты! Нулевая онкология. Киста на кисте. Тоже мне спасительница нашлась! Своим здоровьем заниматься надо, а то так и до («карциномы», – подумала Сашина сестра) карциномы недалеко.
– И что делать?
– Что делать?! – переспросила Нинон и вскочила со стула как ошпаренная. – Чиститься надо! Клизмы с чистотелом. Сдать кровь на стерильность, сдать кровь на хламидии… Господи! – возопила Нина Андреевна. – Всего лишь одна капля крови! Одна капля! И можно человека спасти… Ну если только на смерть не сделано…
От затейливого сочетания медицинской лексики со знахарской у Ольги закружилась голова. Плюс ко всему в кухню медленно, почти крадучись, вошел Блэк и, угрожающе рыкнув, уселся возле своей, похоже, неделями не мытой миски.
– Жрать хочешь? – ласково поинтересовалась у пса хозяйка, пошарила под столом ногой и пнула полуобглоданный мосол величиной с голову новорожденного ребенка. Блэк снисходительно взглянул на «угощение» и, плотоядно облизнувшись, уставился на окаменевшую от страха гостью. – Иди тогда отсюда! – замахнулась на пса Нина Андреевна, но тот даже с места не сдвинулся: просто показал зубы – и все. – Вот сука, ничё не боится, – с гордостью произнесла Нина Андреевна, после чего снова схватилась за пиво.
– А что будет с Сашей? – превозмогая себя, произнесла Ольга, не переставая поражаться творящемуся вокруг абсурду: нетрезвая женщина, рядящаяся в жеваные одежды спасителя человечества, породистая благородная псина с повадками цепного пса из подворотни, высокие потолки в квартире, предназначавшейся для партийной элиты, о чем свидетельствовали остатки претенциозной лепнины, изгибы которой были покрыты плотной многолетней пылью. Все, к чему бы ни обращался взгляд Ольги, было тронуто печатью неопрятности и разложения. – Так что будет с Сашей?
– Не глухая, – буркнула Нинон, – слышу. Нормально с ней все будет. С вашей Сашей. Как новенькая, еще спасибо скажете.
– Обязательно, – пообещала Ольга и уточнила: – Когда вы ее примете?
