«Самого главного», – мысленно ответила себе Алла и почувствовала, как мир вокруг нее прояснился.
– Вам лучше? – осторожно поинтересовалась Лиана, заметив, как выровнялось дыхание Аллы Викторовны.
– Мне лучше, – уверенно произнесла та и направилась в прихожую.
– Вы придете?
– Приду, – обронила Реплянко и на этот раз слово свое сдержала, появившись в строго назначенное время с тремя восковыми свечками, чуть было не сломавшимися у нее в сумке. Она хотела верить, что эта встреча станет последней.
Примерно так и получилось: проведя еще один раз ритуал снятия порчи, Алла Викторовна оставила Лиане подробный список инструкций, соблюдение которых гарантировало спокойствие хотя бы на время. «Насовсем?» – помнится, уточнила тогда Лиана, но ответа не получила. Вместо категорического «да» прозвучало неопределенное «как получится». А что еще она могла сказать? То, что все три вечера, пока Лиана будет зажигать оставшиеся после проведения ритуала свечи, Ануш будет обязательно как-то проявляться? Может быть, звонить… Может быть, угрожать, требовать встречи, жаловаться или обвинять в невнимании… Алла Викторовна не торопилась делиться с Лианой своими соображениями, потому что знала: та должна справиться сама, сейчас или никогда. В противном же случае Вачик вновь назовет ее шарлатанкой, а то и проклянет, да еще и не один, а вместе с матерью.
И действительно, проклятий на голову Аллы Викторовны тогда высыпалось немало, Ануш в этом смысле за словом в карман не лезла и даже пыталась что-то предпринимать, но Алла это предвидела и мысленно выстроила вокруг себя невидимую защиту, а самое главное – она ничего не боялась, потому что верила в силу ангела-хранителя, о котором вспоминала всякий раз, когда умудрялась остаться жива там, где нормальные люди естественным образом ставили точку в своей земной биографии. «Везучая ты, Алла», – время от времени звучали в ее ушах слова Григория, и мысленно она соглашалась с ним, остерегаясь что-либо произносить вслух. Поневоле тут станешь суеверной.
История с Лианой завершилась довольно странно: невзирая на исцеление, подругами с Аллой Викторовной они, разумеется, не стали, зато заговорщиками себя ощущали довольно долго, пожалуй, до тех пор, пока была жива Ануш, которую Алла увидела в первый и последний раз за пару дней до нового, 1994 года. Тогда, помнится, зима спятила окончательно и пролилась с неба теплым дождем, растворившим все сугробы и коварную наледь. В мгновение ока город стал грязным, обнажив свою полусгнившую требуху. Милиционеры рапортовали о так называемых «подснежниках», под которыми подразумевались бесприютные покойники без роду и племени, а остервеневшие от работы дворники сваливали в кучи то, что оставалось под снегом с осени. Об одной такой находке Алле Викторовне и доложил Ваганчик, примчавшийся к ней в фармацевтическое училище. Речь шла о кошке. Точнее, о том, что от нее осталось.
– Мне надо ее увидеть, – серьезно сказала Реплянко и действительно отправилась с заикавшимся от волнения мальчиком к нему во двор.
– Вот! – Ваганчик ткнул пальцем в труп бедного животного и присел на корточки. Алла Викторовна опустилась рядом. Она не знала, та ли это была кошка или какая-то другая, но в том, что животное сдохло от бешенства, она не сомневалась: поза была узнаваемой – неестественно отброшенная назад голова и словно переломленное в хребте тело.
– Ну вот и разобрались, – пробормотала Реплянко, стараясь не смотреть на обнажившуюся под сгнившей кожей челюсть, застывшую в предсмертном оскале.
– Точно она. – Ваганчик, судя по всему, продолжал решать задачу кошачьей идентификации. – Видите, белая с серым…
– И моя была белая с серым… – грустно прошептала Алла Викторовна, вспоминая, как Дымка устраивалась у Андрюши на руках, практически сливаясь с его серо-белым меланжевым свитером. – А помнишь, ты в травмопункт со мной не хотел идти и все спрашивал, а вдруг кошка не бешеная?
– Помню, – серьезно ответил Ваганчик и вдруг, вскочив, закричал на весь двор: – Тати-и-ик!
Реплянко обернулась: навстречу им шла невысокая темнолицая женщина в сером пальто, отороченном белым, слегка пожелтевшим песцом, по цвету – точь-в-точь слипшаяся от мороси кошачья шерсть. «Ануш!» – безошибочно определила Реплянко и поднялась, чтобы поздороваться. Но та словно не заметила приветствия и прошла мимо, не переставая что-то глухо бормотать по-армянски.
