— Че ты лыбишься? — спросил Ерш у Копаева, на этот раз напрямик.
Копаев не снизошел до ответа, продолжая ухмыляться.
— Проваливай отсюда. Живо, — процедил Ерш, зло прищурившись.
— По воде? — осведомился Копаев. Он уже давно сообразил, что Ерш и Сом не покатают его на своей лодке по доброй воле.
— Как хочешь, — отрезал Ерш. — Считаю до трех. Раз…
Копаев не тронулся с места.
— Два…
— Два с половиной, — сказал Копаев, возобновляя гадкую ухмылку.
Ерш сделал знак Сому, и они оба стали надвигаться на Копаева с двух сторон; намерения у них были недвусмысленные.
Копаев не выглядел силачом, он был невысок ростом и неширок в плечах. Но его внешний вид был обманчив: с юнощеских лет Копаев каждый день уделял значительное количество времени физическим упражнениям и приемам рукопашного боя. Так что Ерш и Сом зря надеялись на легкую победу. Они вообще зря надеялись на победу.
Сом первым взмахнул своим тяжеленным кулачищем, но по лицу Копаева почему-то не попал. Промахнувшись, он потерял равновесие, а Копаев еще и подтолкнул его и подставил ножку, и Сом упал под ноги Ершу. Ерш запнулся за своего приятеля, повалился вперед, со всего маху неудачно врезался лицом в колено Копаева, и сознание его померкло. Сом попытался подняться, но на затылок ему грохнулось что-то тяжелое и очень твердое (это был кулак Копаева), и он тоже отрубился.
На улице узнаваемо провыла сирена. Копаев поднял голову — к причальному плоту морга приближалась моторная лодка, раскрашенная в два цвета — белый и синий.
— Вот-те нате, — проворчал Копаев. — Как всегда — вовремя.
Милицейская лодка причалила к плоту без лихаческих фокусов. Копаев стоял и смотрел, как из лодки, один за другим, выбираются три сержанта и один лейтенант. Сержанты, как недавно Ерш и Сом, обошли Копаева с боков и встали на расстоянии вытянутой руки — один слева, двое справа.
— Так-так, — проговорил лейтенант, останавливаясь над поверженными Копаевым парнями. — Ну, и что тут у нас? — Он вгляделся в разбитое лицо Ерша. — Ага, гражданин Ершов… — ногой перевернул на спину лежавшего ничком Срма, — и гражданин Сомов. Замечательно. — Лейтенант перевел взгляд на окруженного сержантами Копаева. — Это вы их так отделали?
— Да, я, — не стал отпираться Копаев. — Но я действовал в рамках необходимой самообороны, они первыми начали…
— Ну-ну, — сказал лейтенант, изучая лицо Копаева цепким взором. — А вы кто, собственно?
— Копаев Марк Анатольевич, — назвался Копаев. — Следователь прокуратуры.
Лейтенант покачал головой:
— Я вас не знаю.
— Я не из вашего города, — сказал Копаев. — Я из Старославля.
— А документы у вас есть? — поинтересовался лейтенант.
— Да, конечно. — Копаев привычным движением полез за документами во внутренний карман пиджака, но тут же спохватился, вспомнив, что и пиджак, и документы остались дома. Он виновато улыбнулся лейтенанту и сказал: — Извините, нет.
— Жаль, — сказал лейтенант, слегка усмехнувшись.
Копаев только развел руками.
— Ладно, — сказал лейтенант, обращаясь уже к сержантам. — Всех в отделение, там разберемся.
— Всех забираем? — переспросил один из сержантов.
— Всех, — подтвердил лейтенант.
— Так все-то в одну лодку не поместятся, — сказал сержант рассудительно.
Лейтенант оглянулся, посмотрел на одну лодку, на другую…
— Сделаем так, — сказал он наконец, — Рогов, Хвостенко, вы берете гражданина Копаева и везете его в отделение на нашей лодке, а мы с Зацепиным организуем доставку Ерша и Сома.
Двое сержантов, те, что не задавали лейтенанту вопросов, молча откозыряли, подхватили Копаева с боков и протопали к милицейской лодке. Копаев не оказал сопротивления: во-первых, он уезжал от морга, как ему и хотелось; во-вторых, это все-таки были милиционеры, почти коллеги.
Сели в лодку, завели мотор, поехали.
Сперва Копаев разглядывал своих конвоиров: лицо сержанта, сидевшего напротив, было немногим выразительнее затылка второго сержанта, стоявшего у руля. Копаев стал смотреть по сторонам.
Улица, по которой проплывала лодка, была не очень широкая — метров тридцать от одного фасада до другого. Дома на улице были построены или давно или очень давно: в окнах нижних надводных этажей не сохранилось ни одного стекла, да и сами деревянные рамы уже почернели и сгнили; штукатурка с фасадов тоже почти вся пообваливалась, обнажив кирпичную кладку. Нигде не было видно людей, их присутствие только угадывалось: по застекленным окнам в верхних этажах, по белью, кое-где вывешенному за окна для просушки, по отдаленным голосам и звукам работающих телевизоров или радиоприемников.
