Я, наверное, около часа пребывал в состоянии исступления, и Тарину порой приходилось меня разворачивать и подталкивать в нужном направлении движения. Мы пришли в дом воеводы, около которого уже стояла очередь на запись в ополчение. Мы, выстояв очередь, подошли к большому деревянному столу, за которым сидел сам воевода – такой крепкий старикан, внешностью напомнивший мне Будулая из старого советского кино, нас с Тарином записали во вторую правую сотню, сунули в руки каждому по небольшому деревянному медальону на шнурке из суровой нити и проводили на территорию ратной школы к своей сотне. Личный состав сотни расположился вдоль стены длинного одноэтажного здания, кучками сложив снаряжение, ну и люди тоже сидели группками… кто-то успел познакомиться, кто-то встретил тут уже давно знакомых людей. Все эти наши перемещения для меня проходили как во сне, Тарин, периодически дергая меня за рукав, то вел к зданию, то, подтолкнув, направил в тень, где сидело еще человек пять. Вывел меня из этого состояния какой-то седобородый старик… лицо вроде знакомое. Он подсел рядом, достал медную флягу, отделанную кожей, вытащил со скрипом деревянную пробку и, протянув мне, сказал:
– Спасибо тебе, наемник… не за меня, за внука моего спасибо.
– Ты о чем, старик, – я хватанул какого-то настоя, причем не менее чем градусов пятьдесят и закашлявшись вернул флягу.
– Вчера… в корчме, я обязан тебе теперь.
– Да, точно… а я смотрю не могу вспомнить, откуда лицо знакомо. А внук-то где?
– Да вон спит, мы тут с утра уже, – указал на свернувшегося калачиком у стены парня.
– Понятно…
– Я Сагал, а внука Талес зовут, – приложил он правую руку к груди и медленно кивнул.
– Талес… Талес… – задумался я и на автомате вслух сам себе ответил, просто вырвалось из-за туповатого моего состояния, – а, помню, незаконнорожденный сын князя.
Дед аж подпрыгнул… Тарин дернулся к ножу, а у меня наконец включились мозги в работу, и я, выставив обе пятерни перед собой, сказал негромко:
– Тихо! Тихо… Сядь, Сагал, – и тихо потянул деда за рукав.
Дед сел с выражением лица «Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу» и спросил:
– Но как? Откуда?
– Прости, Сагал, но так случилось, что в Хартском каменке вы ночью слишком громко разговаривали, а мне в соседней комнате не спалось и я слышал ваш разговор… Не бойтесь, мне не нужна ваша тайна, и пусть она с вами и остается, – сказал я и посмотрел на Тарина, который сидел с очень удивленным лицом.
– Я состарился и уже не такой внимательный…
– Дайка, дед, твою флягу, – сказал Тарин, – и теперь вы двое объясните мне, о чем вы тут говорите, и не вздумайте потешаться над именем покойного князя.
– Что ты, наемник… – начал было дед.
– Это я сейчас наемник, – чуть наклонился к деду Тарин и, почти зашипев, сказал: – При славном Васлене… Ладно… здесь не то место, чтобы про это говорить.
Дед одобрительно кивнул, потом, наклонив голову, присмотрелся к Тарину и, указав ему на грудь пальцем в районе правого соска, сказал:
– Если у тебя здесь шрам от икербского копья… то я тебя знаю.
– Есть шрам, – хмуро ответил Тарин, – только знали про это два человека всего, славный Васлен и охранитель его, но оба мертв… Не может быть! Дасар!
– Я уже много лет Сагал… Тысячник Тарин, – улыбаясь, наклонил голову дед.
– А как же пожар в башне… ты же сгорел, говорили.
– Нет, не сгорел, как видишь, я нарочно это все устроил, чтобы исчезнуть, потому что Васлен, когда понял, что его отравили, наказал мне разыскать его наследника и защищать, пока жив буду.
– Все, Дасар… вернее Сагал, не говори тут больше ни слова… потом, думаю, у нас будет время поговорить.
– Хорошо Тарин.
На территорию просторной площади ратной школы въехал верхом всадник и прокричал:
– Вторая правая сотня! Собраться, проверить имущество и оружие! Как сыграет походный горн, выходи за ворота строиться на марш!
– Обед дадут? – выкрикнул кто-то.
– Дадут ужин двойной пайкой! Но после марша, – ответил всадник, развернул коня и поскакал к воротам.
– Ну раз скоро выходить, – достал Тарин трубку, – давай, Никитин, подышим трубкой да собираемся.
