Однажды Мэрилин застала Патрисию врасплох, когда та сидела в ее спальне, засунув любопытный нос в огромную коробку с декоративной косметикой. «Она усадила меня перед зеркалом на туалетном столике, — вспоминает Патрисия, — и сказала, что покажет, как нужно делать эту работу правильно. Я наблюдала, как ее умелые руки превращали мое детское лицо в нечто великолепное, даже по моему разумению. Благодаря ей мои веки засияли, мои скулы стали отчетливее, а губы порозовели. Она также собрала волосы в элегантную французскую прическу, убрав их с плеч. «Что ж, — подумалось мне, — так я могла бы сойти и за семнадцатилетнюю». Тогда, гордая своим творением, она взяла меня за руку и отвела вниз в гостиную, чтобы показать взрослым».
Иногда Ростены приглашали Мэрилин в дом, который они снимали на Лонг-Айленд. Поездка в ее компании никогда не проходила спокойно. Ростены вспоминают о выходных, когда Мэрилин проводила время, скромно сидя на берегу в купальном костюме, соломенной шляпке и солнечных очках, укрывшись в тени зонтика.
«Медленно, почти неприметно для глаз, — говорит Ростен, — как будто новость распространилась телепатическим способом, вокруг собралась группа молодых людей в плавках и, прежде чем мы успели что-либо сообразить, окружила нас. Они пялились на Мэрилин, не веря глазам, словно она была миражом. Они подошли ближе, издавая радостные восклицания, протягивали руки, чтобы потрогать ее. Толпа росла, и оживление толпы вышло из-под контроля, когда Мэрилин отшатнулась назад и в ее глазах блеснул страх.
Рис. 3. Письмо Мэрилин поэту Ростену, написанное в середине 50-х. Она все еще способна подшучивать над собой
Рис. 3. Письмо Мэрилин поэту Ростену, написанное в середине 50-х. Она все еще способна подшучивать над собой.
«Я был поражен таким двойственным эффектом: любовь толпы и потребность в низкопоклонстве — и в то же время невыразимый страх. Она нервно рассмеялась, и внезапно вырвалась из круга и побежала к воде, от которой ее отделяло около пятидесяти ярдов. Юные поклонники с ликованием устремились следом. Она поплыла, позвав меня плыть за ней. Я тоже немного испугался, особенно когда шумные ребята окружили ее, а мне пришлось распихивать их...»
Вдруг Мэрилин начала разбрызгивать воду и захлебываться. «Я не слишком хороший пловец, даже когда я в форме», — выкрикнула она. По-видимому, ее доблесть на воде, десять лет назад поразившая Томми Зана, мастера серфинга, осталась в прошлом. Ее и Ростена вызволила из беды команда проходившей мимо моторной лодки. Стоявший за рулем парень, которому, наверно, не исполнилось и двадцати, водил лодку кругами, не сводя завороженных глаз с измученной женщины на борту. Это могло продолжаться бесконечно долго, если бы Ростен не вернул рулевого к действительности.
Иногда Мэрилин проникалась сочувствием к людям, узнавшим ее. Однажды в платке и темных очках она в мужской компании остановилась на автобензоколонке на Ист-Сайд-драйв, чтобы заправить машину. Работник заправки, перемолвившись несколькими словами со своим напарником, объявил: «Я только что на десять долларов поспорил с другом, что вы Мэрилин Монро».
Сидевший в машине с Мэрилин мужчинам ответил: «Нет, это не так, но ее часто путают с Монро».
Они уже отъезжали, когда Мэрилин воскликнула: «Мой Бог, он платит приятелю десятку». Она подозвала рабочих, сняла очки и сказала: «Верните ему деньги, я — Монро».
Джим Хаспил, фанат, ставший ее другом, в конце первого года пребывания Мэрилин в Нью-Йорке отправился с ней за рождественскими покупками в «Сакс» на Пятой авеню. Она «замаскировалась», завязав под подбородком шелковый платок и надев бейсболку «Лиги Айви». Вместо макияжа на лицо нанесла гормональный крем. Но это не помогло. Когда Хаспил на несколько минут оставил ее, условившись встретиться у прилавка отдела мужских галстуков, то, вернувшись, увидел, что ее поджидало «восемь» продавцов, а вокруг толпилось «около двухсот пятидесяти» покупателей. Все другие отделы магазина были девственно пусты.
Мэрилин, пробравшись через толпу к Хаспилу, прошептала: «Пожалуйста, не называй меня по имени, я не хочу, чтобы догадались, кто я». Хаспил подумал, что она так давно жила, окруженная толпой, что больше не замечала ее. Но можно предположить, что, когда это было удобно, Мэрилин нравилось быть узнанной.
