Надеюсь, что мы снова увидимся.
Еще раз за все спасибо.
С наилучшими пожеланиями Хедде и Патрисии, и Вам.
Мэрилин М.
«Ей нравилась поэзия, — вспоминает Ростен. — Для нее это было кратчайшим путем. Она с интуицией поэта понимала, что это была прямая дорога к сути переживаний».
После встреч с Ростенами, где часто звучали стихи, ее увлечение поэзией сделалось устойчивым. Двумя самыми любимыми авторами были Уолт Уитмен и У.Б. Итс, ставший для нее настоящим открытием. На вечерах у Ростенов каждый по очереди брал книгу стихов и вслух читал поэтические строчки на той странице, на которой книга открывалась. Мэрилин досталось читать стихи Итса «Никогда не отдавай все сердце» (Never Give All the Heart). Ростен вспоминает: «Она читала довольно медленно, мягко, как на уроке, тихо, но напряженно».
Не отдавай ты сердца без оглядки,
Любовь с людьми порой играет в прятки.
Но страстным женщинам так хочется влюбиться,
Хоть даже им не может и присниться,
Что с каждым поцелуем чувство тает,
Что красота обманчива бывает.
Без лишних вздохов, ахов и печали
Они свои сердца игре отдали.
Но не дано в нее легко играть
Тому, кто, полюбив, не может есть и спать.
Но коль душа другому отдана,
То, значит, все уплачено сполна.
Читать Мэрилин закончила в полной тишине. Ростен говорит: «Она считала, что поэты были загадочными, замкнутыми, не похожими на других людьми. Я пытался разубедить ее в этом...» Вскоре Мэрилин прислала Ростену свои собственные опусы, написанные в порядке эксперимента. Вот некоторые строки:
Жизнь —
Я оба твои направленья,
но все же больше существую в холоде мороза.
Сильная, как на ветру сеть паутины,
Оттягиваемая больше книзу.
Как-то сохранясь,
Те капельки света имеют краски,
что видела я на картинах, — ах жизнь,
они тебя надули...
Паутинной нити тоньше,
простого проще, —
она цеплялась,
удерживаясь крепко на сильном ветре
и опаленная скачущими жаркими огнями, —
жизнь, в которой я одновременно
сосуществую в обоих направленьях —
но как-то остаюсь висящей,
оттягиваемая книзу,
и оба направления меня терзают.
Для Мэрилин 1955 год стал годом познания — самой себя, актерского мастерства и искусства, на которое у нее в прошлом никогда не хватало времени. Иногда она «заимствовала» Ростена у его жены, чтобы пойти с ним на спектакль или концерт. Однажды в «Карнеги-Холл» их пригласили познакомиться с русским пианистом Эмилем Гилельсом. Он поцеловал Мэрилин руку и сказал, что ей нужно приехать в Советский Союз. Мэрилин ответила ему то, что говорила всем вместе и каждому по отдельности: что в данный момент читает Достоевского.
Когда пресса обнаружила, что Ростен сопровождает Мэрилин, в колонках светской хроники замелькали сплетни, намекавшие на любовный роман. Ростен, считавший свой брак счастливым, заметил, что эта идея всерьез никогда не приходила в его голову. «Лечь в постель с Мэрилин — это не означало бы лечь в постель с одной женщиной, это означало бы лечь в постель с целым учреждением. Кто мог бы вынести это? Как жутко было бы оказаться на его месте!»
Ростены увидели в Мэрилин существо, которому нравится быть домашним до тех пор, пока домашний труд является приятным развлечением, а не обязанностью. Она любила похвастать своим искусством в приготовлении того или иного блюда, доставшимся ей, как она говорила, в наследство от годов детского рабства в приемных домах. Повариха Мэрилин своих новых друзей использовала как подопытных свинок. Ростен вспоминает превосходное тушеное мясо и рыбу, тушеную в белом вине, и жуткие салаты, залитые уксусом. Он говорил: «Ее цветовая гамма» (горох и морковь), если не поражала, то все же оставалась постоянной. Однажды она предложила, чтобы «смягчить» остроту приправленного блюда, воспользоваться феном для сушки волос!»
Дочь Ростенов Патрисия, которой в ту пору было восемь лет, сохранила отчетливые детские воспоминания о новой знакомой, с «которой было очень весело оставаться вдвоем, потому что она все делала против правил, а дети любят проводить время со взрослыми, которые способны на такое. Когда Мэрилин прикасалась ко мне или тискала меня, я чувствовала ее тепло и мягкость, которые действовали прямо-таки успокаивающе. Это было все равно, что ухнуться на стеганое одеяло, цвета шампанского, что украшало ее кровать».
