За несколько месяцев до этого, услышав о планах Лоренса Оливье, Ноэль Кауард записал в своем дневнике: «Ларри на основе «Спящего принца» собирается сделать картину с участием Мэрилин Монро, что по вполне понятным причинам может далеко завести его».
Мэрилин раньше уже раза два встречала Оливье, когда она была еще никем, а он уже был сэром Лоренсом, ведущим актером англоязычного мира. Теперь ему предстояло быть режиссером и ведущим актером, а ей — ведущей актрисой в мыльной опере об американской хористке, которая влюбляется в холодновато-романтического принца.
Оливье уже слышал рассказы о трудностях работы с Мэрилин Монро, но полагал, что справится.
Он беседовал с тремя из ее предыдущих режиссеров, Джоном Хьюстоном, Билли Уайлдером и Джошуа Логаном. Логан, которому «Автобусная остановка» принесла триумф, хотя и совершенно его вымотала, в письмах постоянно предупреждал Оливье: «Пожалуйста, не говори ей, что нужно делать. Она, наверно, куда больше разбирается в актерской игре в кино, чем кто бы то ни было. Не приказывай ей, потому что это отпугивает ее и тогда ты ничего из нее не выжмешь». Но в целом Логан был настроен весьма оптимистично: «После черного и белого, это самое лучшее сочетание».
Узнав, что Мэрилин привезла с собой репетиторшу, Паулу Страсберг, Оливье страшно рассердился. Потом, вспомнив, что во время их встречи в Нью-Йорке Мэрилин показалась ему «шизоидной», он смягчился, понадеявшись, что Страсберг «сумеет из двух половин выставить лучшую». Когда на репетициях Мэрилин повергла его в уныние, он решил вместо нее заняться воспитанием Страсберг. Вскоре он пришел к выводу, что «Паула ничего не знала; она не была ни актрисой, ни режиссером, ни учителем, ни консультантом, никем. Всем она была, видимо, лишь в глазах Мэрилин, потому что обладала одним талантом: умела умасливать ее».
Эта мысль осенит Оливье в один прекрасный день, когда он в лимузине будет прислушиваться к беседе Мэрилин и Страсберг, сидевших сзади. «Моя дорогая, — говорила Паула Страсберг, — ты до сих пор никак не можешь понять важности твоего положения для мира. Ты величайшая женщина своего времени, величайшая личность эпохи, да и всех времен. Ты не назовешь ни одного человека, — я имею в виду, и самого Христа, — который по популярности превосходил бы тебя».
Оливье готов поклясться, что в его воспоминаниях нет ни капли преувеличения. Эта лесть продолжалась битый час, и Мэрилин заглатывала наживку. Когда начались съемки, Оливье пришлось отослать Страсберг в Нью-Йорк, а Мэрилин приложила все старания, чтобы убедиться, что та намерена вернуться. За четыре месяца Оливье узнал, что такое настоящий ад.
Он пытался помочь Мэрилин превозмочь страх перед камерами, когда у нее буквально отнимался язык. Он предложил ей спокойно посидеть и посчитать, а потом произнести слова текста. Когда это не возымело действия, он взорвался: «Ты что, и считать не умеешь?» Логан предупреждал его, что нельзя вести себя с ней властно, тем более приходить в ярость. Потерять контроль над собой означало потерять Монро, и Оливье быстро утратил с ней контакт. Он испытывал отчаяние даже тогда, когда Мэрилин чувствовала себя спокойно.
Оливье было совершенно невыносимо наблюдать за тем, как Мэрилин ловила настроение, навеваемое ей Паулой Страсберг, которая шептала: «Дорогая, просто подумай о кока-коле, или о Фрэнке Синатре!». В результате он пришел к выводу, что в «шоу-бизнесе она была славной любительницей, неквалифицированной и, вероятно, не поддающейся обучению актрисой интуиции».
«Я видел, что, по мере того как Ларри и Мэрилин уставали и отношения их становились напряженнее, противоречия между ними нарастали, — вспоминал оператор Джек Кардифф. — Она начала спрашивать себя, неужели он был тем гением, каким она его считала». Через год после этого сама Мэрилин скажет: «Сэр Оливье (так в оригинале) старался быть дружелюбным, но получалось так, будто он оказывает милость... Я начала плохо себя вести по отношению к нему, опаздывала, он это ненавидел. Но, когда не уважаешь своих артистов, они не могут хорошо работать. Уважение — вот за что нужно бороться».
