Гневышов. Ну, это не совсем так!
Белесова(настойчиво, со слезами). Нет, так, так!
Гневышов. Ты ко мне придираешься.
Белесова. Ах, мне хочется плакать… Подите прочь!
Гневышов. Скажи же мне наконец, что тебе нужно?
Белесова. От вас ничего. Мне нужно видеть Цыплунова.
Гневышов. Но зачем?
Белесова. Я не знаю. Мне хочется и убить его, и оправдаться перед ним, просить у него прощения.
Гневышов. Какие фантазии! Ну видишь, ты сама не знаешь, что ты хочешь.
Белесова. Не знаю, не знаю. Но я знаю только одно, что если он не снимет с меня этих упреков, этого позора, я могу дойти до отчаяния и сойти с ума.
Гневышов. Вы в ажитации, мой друг, вам надо успокоиться. Очень жаль, что вы поторопились послать за Цыплуновым; как бы это не расстроило вас еще более. Возьмите же деньги, уберите их. С этими деньгами ты можешь жить самостоятельно, не нуждаясь ни в ком. (Подает Белесовой большой конверт.)
Белесова(с болезненным отвращением). Ах! (Берет деньги и бросает их на стол.) Если 6 можно было не брать их!
Гневышов. Вы не оскорбляйтесь! Дети берут же от отцов… Оскорбляться тут нечем. Деньги вещь необходимая. Я к вам как-нибудь заеду на этой неделе. Часто я у вас бывать не могу; вчера приехала жена. Впрочем, когда она узнала от меня, что вы выходите замуж, гнев ее рассеялся, и она шлет вам целую дюжину поцелуев. (Прислушивается.) Он здесь, он здесь, я слышу его голос. Я подожду, чем кончится ваше объяснение.
Белесова. Только не здесь. Подите в сад и пошлите его ко мне, сами вы можете войти после.
Гневышов уходит. Белесова, взволнованная, ходит по комнате. Входит Цыплунов.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Белесова, Цыплунов.
Цыплунов. Что вам угодно?
Белесова. А, вы пришли, вы здесь, у меня; значит, вы признаете себя виноватым?
Цыплунов. Нисколько не признаю. Вы меня звали, и я пришел.
Белесова. Вы вчера меня оскорбили, вы думаете, что это так пройдет вам? Вы думаете, что все ваши упреки, всю вашу брань я должна принять как должное, как заслуженное и склонить голову перед вами? Нет, вы ошибаетесь. Вы не знаете моего прошедшего, вы не выслушали моих оправданий, и вы осудили, осыпали публично оскорблениями бедную, беззащитную женщину. За упреки вы услышите от меня упреки, за брань вы услышите брань.
Цыплунов. Извольте, я выслушаю.
Белесова. Вы грубый, вы дурно воспитанный человек! У кого вы учились обращаться с женщинами? Боже мой! И этот человек мог быть моим мужем! Теперь я верю вашей матери, что вы чуждались, бегали общества, это видно по всему. Нравы, приемы, обращение с женщинами порядочных людей вам совершенно незнакомы. В вас нет ни приличия, ни чувства деликатности. Каких вы женщин видели? Любопытно знать то общество, то знакомство, в котором вы усвоили себе такие изящные манеры и такую отборную фразеологию.
Цыплунов. Я с младенчества знаю одну женщину, лучше и выше которой не представит никакое общество.
Белесова. Да, это ваша матушка, об ней речи нет. Ну, а кроме ее? Кроме ее, вы видели женский пол только в прислуге, то есть горничных, нянек, кухарок; между ними вы выросли, между ними вы находитесь теперь и никак не можете подняться выше нравственного уровня этого общества. К вашей няньке, которую вы, по своей нелепой, неуклюжей и смешной страстности, конечно обожаете, вероятно ходил пьяный муж; бранил, а может, и бил ее. От частого повторения вам это казалось естественным и законным, и вы подумали, что со всякой женщиной можно так же обращаться. Теперь вы видите, каким ничтожеством считаю я вас, могу ли я обижаться вашими словами. Если я вас позвала, то затем только, чтобы уверить вас, что вчера ваша риторика не произвела того эффекта, на который вы рассчитывали, что брань ваша для меня совсем не оскорбительна, что она даже не задевает, не царапает, а только свидетельствует о вашей невоспитанности, о пошлости вашего ума и грубости сердца. Ступайте!
Цыплунов кланяется.
Постойте! Вы хотите казаться неуязвимым, вы разыгрываете роль святого. Как это смешно!
Цыплунов. Смейтесь, если вам смешно! Ну, все теперь?
Белесова. Нет, для меня этого мало.
Цыплунов. Да, я думаю.
Белесова. Позовите Всеволода Вячеславича и Пирамидалова и при них просите у меня извинения!