— Слушай, по-моему, я все-таки не вовремя, — решительно сказала я. — Не буду вам мешать.
— Элька, Элька! — завопил поклонник. — Подожди! Слушай, ты сейчас свободна?
— Свободна…
— Приезжай к нам в офис! Мы тут такую штучку сделали — умереть не встать! Обалдеешь!
— Очень заманчиво, — соблазнилась я. — Точно не помешаю?
— Давай дуй быстрей, — все так же приподнято распорядился Редька. В комнате снова кто-то громко рассмеялся.
— Жду! — крикнул Редька и бросил трубку.
Я прочитала адрес фирмы на визитке, остановила частника и через пятнадцать минут была на месте.
Фирма Редьки занимала четыре комнаты в обычной московской новостройке.
Пространство было заставлено всяческой техникой, и поразило меня то, что стояла она безо всякого присмотра. Распахнутый подъезд, отсутствие охраны, раскрытые настежь двери — заходи, бери, что хочешь!
Впрочем, народ нашелся в последней по коридору комнате. Человек семь, в том числе, одна девушка, видимо секретарша, и двое молодцев в униформе охранников.
Все они сгрудились вокруг Редьки, державшего в руках шлем, похожий на хоккейный.
— Можно я? — упрашивали все по очереди, обращаясь к патрону.
— Элька!
Все обернулись в мою сторону. Наступило настороженное молчание.
— Здрасте, — сказала я неловко.
— Вот молодец, что быстро приехала!
Редька подошел ко мне и чмокнул в щеку. Если бы я не стояла рядом, то решила бы, что поклонник немного пьян. Его глаза сверкали, щеки раскраснелись…
Но пахло от Редьки только хорошим мужским парфюмом.
— Пойдем, я тебя познакомлю с коллегами, — сказал он все так же приподнято.
Мы двинулись навстречу сотрудникам. Черт, ну почему именно тогда, когда нужно хорошо выглядеть, я оказываюсь в старом платье и с немытой головой? Хорошо, хоть немного накрасилась с утра пораньше под влиянием романтического настроения. Жаль, настроения не хватило на то, чтобы вымыть голову…
— Таня, начальник нашей приемной.
— Начальница! — поправила Таня. Улыбнулась мне и сказала:
— Это вы звонили? Я вас по голосу узнала.
— Ромка. Наш ведущий программист.
— Только после вас, Родион Романович.
— Рауф. С его тетей ты уже знакома.
Я вздрогнула. Это племянник Эльвиры Давыдовны? Веселый, смеющийся парень с ослепительными белыми зубами?
— Очень приятно, — пробормотала я.
— Мне тоже, — ответил Рауф. Он еще раз сверкнул зубами и сказал вполголоса:
— Храбрая вы девушка.
Я отчаянно смутилась, сообразив, что он имеет в виду мой вчерашний бенефис.
— С Саней ты уже знакома.
— Здрасте, — широко улыбаясь, сказал молоденький парень, который встречал нас в аэропорту.
— Коля-Толя, — представил мне поклонник двоих охранников.
— Наша ударная сила. Только не спрашивай меня, кто из них кто, я сам не знаю…
Охранники рассмеялись и раскланялись со мной. Парни оказались близнецами.
— Вы, конечно, меня извините, — сказала я неловко, — но у вас все двери нараспашку. Обворуют же…
— Это мы тебя ждали, — объяснил Редька. И вполголоса велел близнецам:
— Чего стоите? Быстро двери на замок!
— Только без нас не начинайте! — снова произнесли парни удивившую меня фразу.
Сначала я подумала, что на фирме отмечается какой-то праздник. Но, оглядевшись вокруг, не заметила никаких праздничных атрибутов в виде бутылок с алкоголем, разнокалиберной посуды и магазинных салатиков в пластиковой упаковке.
На компьютерных столах мой пристальный взгляд обнаружил только чайные и кофейные кружки, покрытые изнутри махровым коричневым налетом.
— Элька, мы с ребятами такое придумали!
— Господи, да расскажи ты мне наконец! — не выдержала я.
— Мы тут по заказу одного издательства начали делать программку… Короче говоря, механизм для написания популярного романа. Скелет, так сказать.
— Это как?
— Это просто. Есть костяк, есть варианты развития сюжета, есть варианты любовной интриги. Всовываешь героев, задаешь программу — и вперед. Машина оживляет схему, выписывает подробности и выдает конечный результат.
— Боже! — сказала я в полной растерянности. — Как это? А творчество? А словарный запас? А метафоричность? А авторская стилистика?
Редька слегка нахмурился. Я уже заметила, что компьютерам в частности и технике вообще он был предан безоговорочно. Поэтому все сомнения в их состоятельности воспринимал как личное оскорбление.
